Достал расписной поднос, поставил на него бокалы, бутылку полусладкого французского шампанского и конфеты. Открыл бутылку, налил тебе и себе.
«Выпьем, ненаглядная моя!»
Ты фыркнула.
«Заладил одно и тоже. Что с тобой? Издеваешься, да? Отыгрываешься?»
«Со мной – ничего, а с тобой… – я взял в руку свой бокал, за самую нижнюю часть его основания, поднял. – Тебе, вижу, не слишком нравится…»
Ты поспешила с опровержением: «Нет, очень нравится, но…»
«Тогда – чокнемся».
«А в честь чего пьем?» – твой тревожный взгляд вновь впился в меня.
«За встречу, разумеется!»
«И только-то?!»
«Тебе этого мало?!»
«Не цепляйся к словам… Я не это хотела сказать… За встречу так за встречу…»
Звон бокалов нарушил тишину кабинета. Ты немного отпила, поставила бокал, взяла из коробки конфету, стала медленно разворачивать.
«Не расскажешь?
«О чем?» – я притворился, что не понимаю вопроса.
«Не придуривайся. Что-что, а клоун из тебя никудышный».
Ты права. Я посерьезнел. И тоже взял конфету.
«Я, собственно, не ожидал…»
Ты нетерпеливо прервала.
«Чего «не ожидал»? Если очередной, как сам ты выражаешься, вздрючки, то – неправда. Ты к ним – всегда готов… Как юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей… И получаешь, как правило, несчастненький мой, – ты дотянулась до моей головы и взъерошила мои непокорные волосы. Ты знаешь, как я обожаю, а потому всегда фиксирую этот твой жест.
«Благодарю за сочувствие и солидарность».
«Не надо… Я же серьезно…»
«Если серьезно, то, как ты выразилась, вздрючки на этот раз не было».
«А что было? Зачем вызывали? Зачем-то ведь вызывали!»
«Работу предложили…»
«Но ты не безработный. По твоей должности в Свердловске многие вздыхают».
«Другую работу».
Сразу уловил, как ты после этих слов подобралась и напружинилась (будто тигрица, почуявшая некую опасность для себя и своих детенышей), а взгляд стал еще тревожнее.
«Вы-го-ня-ют? – спросила ты по слогам. – И так спокоен?»
«Не совсем…»
«Что значит „не совсем“? Не совсем спокоен, что ли?»
«И не совсем спокоен, и не совсем выгоняют».
Ты недовольно закрутила головой, отчего пряди длинных распущенных волос волной полетели из стороны в сторону.
«Что это значит?»
«Обком предлагает новую должность, – я назвал тебе должность, а потом добавил, – не совсем по профилю, но все же близка, поскольку все равно придется иметь дело с коллегами, значит, с людьми творческими».
Ты скривила губы.
«Подумаешь, – разочарованно произнесла ты. – Здесь ты – фигура, личность, с которой все считаются, даже те, в обкоме. Там же…»
Решительно возразил: «Личностью человека делает не должность, а то дело, которым он занимается».
«Фразерство!»
«Ты, вижу, недовольна?»
«Естественно, – ты на глазах стала грустнеть, потому что дальнейшее тебе было понятно».
«Почему „естественно“? Я-то думал, что ты обрадуешься».
«Чему, позволь узнать, я должна была обрадоваться?! – резко произнесла ты. – Тому, что ты уйдешь и оставишь меня здесь одну?»
Еле сдерживал ухмылку.
«Не одну, а с коллективом, с которым, между прочим, ты породнилась на два года раньше моего; с коллективом, который, тоже важно, к тебе очень хорошо относится, – я сделал паузу и добавил. – А иные члены коллектива, – во мне вновь заговорила ревность, – даже слишком хорошо».
«Не преувеличивай, ревнивец мой».
«Говорю то, что есть, – упрямо повторил я.
Ты заметила ухмылку и обиделась. Глаза твои повлажнели и из них вот-вот (а ведь такая сильная женщина!) брызнут слезы.
«Что ты ухмыляешься? Тебе весело, да? А мне, вот, – нисколько! Ну, да, что тебе я? Какое тебе дело до меня? Попользовался и будет! Хватит! С глаз – долой и из сердца – вон! Какие все-таки мужики подонки!