Отсюда я увидела, как округлились глаза Кости. Такого в оригинальной сказке точно не было. Я хихикнула, дядя Геня мастер художественного повествования! Ему стоило идти не в моряки, а в актеры или писатели.

– Выбежал Эраст на вой сигналки, увидел Лизку, давай ругаться, мол, ты мне машину разбила, я тебя засужу. А она стоит, глазами хлопает, бормочет, что любила его… В общем, подал Эраст на нее в суд, и дело, конечно, выиграл. Дамочка его богатенькая, конечно, машинку починила, да только Лизка все равно должна была ему уйму денег. Что делать сиротке? Вернулась на дачи, рыдала, рыдала, а утром ее нашли в этой самой заводи. Я лично видел: лежит белая-белая, качается на волнах, а вокруг лилии. И с тех пор появилась в заводи мавка. Путает снасти рыбакам, поет дурным голосом, жалуется на жизнь, а если видит на берегу мужчину утаскивает его с собой, топит, потому как думает, что это Эраст. А приход ее знаменует появление на воде белых лилий…

Мальчишки притихли, обдумывая, а я снова нырнула. Теперь мой ход. Осторожно спутала лески и дернула, наверху загалдели, но, вытащив, охнули. Я быстро вернулась, не слушая возмущенных ахов и охов, и перевернула корзинку с лилиями. Они медленно поплыли в сторону пирса, на котором устроились рыбаки. Картина, надо сказать, и правда была жутковатая. Зеленая тихая вода, едва касаясь которой стелется туман, и белые звездочки…

Первым их заметил пацан в кепке.

– Смотрите! Смотрите! Лилии плывут…

Пацаны вскочили со своих мест, оторвались от испорченных снастей и загалдели. Костик озадачено крутил головой, никак не мог понять, где я прячусь. Дядя Геня вздохнул:

– Нехороший признак, ой, нехороший…

Я включила заунывную песню и нахлобучила венок.

– Умира-ать не хотела-а… – завывала солистка дурным голосом. – От тоски утопила-ась…

На пирсе произошло шевеление. Кажется, ребята уже были готовы драпать со всех ног. Куда же вы? Представление только начинается.

Я поплыла к пирсу, стараясь не уронить венок. Когда они меня увидели, сразу установилась гробовая тишина. Теперь слышался только вой певицы, нагоняющий смертельную тоску. Я перевернулась на спину, положила венок на грудь, сделала грустное лицо и начала монолог. Говорила нарочито хрипло, медленно, словно обращаясь к самой себе:

– Эраст, милый, зачем ты так поступил со мной? Я же тебя любила, я же тебе верила. А ты меня предал. Нет, ты не просто меня предал, ты…

– Мамочки, – прошептал рыжий пацан. Мальчишки замерли, прячась за Костю и дядю Геню. Последний только охал:

– Ну, все, теперь точно не отвертимся. Ой, плохо-плохо, ой…

– Эраст! – ахнула я, обращаясь к Косте, нахлобучила венок, и в два гребка оказалась у пирса. Подтянулась на руках, улыбнулась самой нежной из своих улыбок. Мальчишки сдавленно охнули. Как бы где не зажурчало. С гримом я постаралась на славу. Во время ныряния он немного смылся и от этого выглядел только страшнее. Казалось, что у меня слезает кожа. Дядя Геня продолжал охать: «Мое сердце, мои почки…»

Костя удивленно смотрел на меня, едва сдерживая смех. Я поманила его пальцем:

– Милый, милый Эраст… ты снова пришел ко мне. Хочешь со мной поплавать? Вода теплая… – я хихикнула и приглашающе похлопала по водной глади. – Ты помнишь эти лилии? Ты купил их у меня, когда мы познакомились… Возьми их, Эраст.

Костя, словно завороженный моими увещеваниями, медленно двинулся к краю пирса. Я хищно облизнулась.

– Костя, не ходи, ты что? – пропищал рыжий, хватая его за рукав, но дядя Геня снова охнул:

– Поздно, Витя, она его заворожила.

– Иди ко мне-е, – пропела я, высовываясь из воды по пояс. Белая ночнушка прилипла ко мне и теперь создавала впечатление второй кожи. Костя, не отрываясь, смотря мне в глаза, опустился рядом на корточки и коснулся венка. – Возьми эти лилии, Эраст…