Слабачка? Да, слабачка. И ничего с этим не поделаешь.

Их история с Костиком закончилась, едва успев начаться, а ситуацию с Эвелиной Полина спрятала глубоко в памяти и предпочла бы к ней не возвращаться.

Прошло почти полгода, началось лето, а на концерте на день молодёжи не хватало танцоров. Вот Мирон и напомнил Полине про Эви. Оказалось, они иногда общаются по-дружески. Мирон очень похвалил её скромность и задор, потому Полина и обратила на неё внимание.

Во время самого концерта, когда произошла ситуация с Костей и Марком, и Полина не смогла присутствовать на заключительном танце, Эвелина героически взяла все под свой контроль и довела дело до конца. Организовала всех, помогла вспомнить движения и проконтролировала все от начала до конца. Полине об этом рассказали позже, потому девушка решила, что сидеть на месте нельзя, и пригласила Эви выпить вместе кофе, не представляя, во что это может вылиться.

– Не скрою, твоё приглашение стало для меня полной неожиданностью, – неустанно держа осанку в идеальном положении, произнесла Эвелина. Полина невольно задержала взгляд на её длинных пушистых ресницах. «Свои», – сделала вывод девушка.

– Ты фактически спасла меня. Декан обещала меня выгнать, но ей так понравился финальный танец, что она передумала. Ей передали, что это я его поставила. Не ты ли это была?

– Фирма своих секретов не раскрывает, – улыбнулась краешком губ девушка.

– А зачем тебе это? Мы же даже не были знакомы.

– Как это не были знакомы? Мы же почти год вместе танцуем.

– Да, но…

– Никаких «но». Я не сделала ничего особенного. Прислать тебе видео с выступления? – загорелись глаза девушки.

Удивительно, но после этого Полина и Эвелина стали переписываться, при встрече обсуждать насущные вопросы и вместе смеяться. А вскоре Полина и вовсе привела её в свою компанию. Скромной, тихой на первый взгляд девчонке было поначалу немного некомфортно, но после, когда она ощутила, что никакой опасности нет и не предвидится, Эви вполне себе освоилась.

Палата, в которую перевели Арсения из реанимации, была неприметной: белые стены, резкий запах антисептика и глухой шум капельниц за занавеской. Но для Эммы это место стало почти домом. Она сидела на краешке кровати, держа его за руку, как будто только её прикосновение могло удержать его здесь, в этом мире.

Он делал ей предложение уже много раз. Каждый раз – с такой настойчивой нежностью, как будто боялся, что завтра у него не будет шанса. Она уже была готова расписаться прямо здесь, в этой палате, среди больничных стен и запаха лекарств. Но Арсений отказался. Слишком горько ему было позволить счастью начаться так – под гул аппаратов и в свете холодных ламп. Он хотел, чтобы Эмма запомнила их день другим: не как акт отчаяния, а как праздник жизни.

Он выглядел так, как будто его тихо точила какая – то внутренняя печаль. Тёмно – русые волосы были чуть взъерошены, кожа бледная, почти прозрачная, будто созданная не для боли, а для света. Его длинные пальцы, холодные и тонкие, осторожно обнимали её ладонь. В глазах – слишком много понимания для его возраста. Иногда он улыбался, редкой, искренней улыбкой, от которой всё вокруг будто становилось немного теплее. И даже в больничной пижаме, с капельницей в руке, Арсений оставался Арсением – тем самым человеком, которого Эмма любила без остатка.

Как настоящий мужчина, он пытался порвать с ней – раз за разом, находя всё более изощрённые оправдания. Хотел, чтобы она жила, смеялась, не привязывала свою судьбу к «инвалиду», как он сам себя жестоко называл. Но каждый его порыв разбивался о её спокойную, твёрдую любовь. Она стояла перед ним с такой простой, непоколебимой и даже порой наглой уверенностью, что он сдавался, теряя остатки оборонительных слов.