Отчетливо в сознании нарисовался образ. Белое платье, белая фата, такая же белая кожа, губы, опущенные ресницы. Синие прожилки на коже, полностью бескровные щеки. Почему – то совершенно отчётливо он видел её, но не сейчас, где – то в будущем, в гробу. Из – за всей силы отмахивался от этих мыслей и продолжал упорно качать, считать, дышать. Но мысль такая настойчивая, вновь вновь возвращалась в голову. Представил лицо матери, она не переживёт этого, она точно не переживёт. А он? Как он будет? Да, они постоянно ссорились и дрались, но где – то в глубине души это была его сестрёнка.

И тут Эмма задышала, закашляла, захрипела, но открыла глаза.

Это был тот день, та точка отсчета, после которой они больше никогда не ссорились в своей жизни. Подкалывали друг друга – да, шутили – да, жестоко шутили – тоже да, но не дрались и не вымещали друг на друга всю ту нерастраченную злость на этот мир, что обычно копится в душе у подростков.

Мало кому хочется, чтобы кто-либо узнал о нём ту самое неприятную правду, которую он прячет за семью замками и иногда не признается в этом самому себе. Эта неприятная правда сидит там где-то, тихо скребётся, но ломиться в дверь не собирается. Потому что правда – это не ложь. Ложь может выбить дверь с ноги, правда на такие вероломные действия не пойдёт. Она будет тихо ждать в сторонке. Но даже если ты не хочешь признаваться в своих ошибках, их можно тихонечко исправить ну или хотя бы попытаться.

Полина никогда не считала себя лёгким на подъём человеком. Иногда она была одинока в толпе, и наслаждалась этим, а иногда в самом центре внимания и тоже наслаждалась этим. Получалось с кем – то находить общий язык – и это становилось приятным сюрпризом, но из кожи вон она никогда не лезла, чтобы с кем – то начать общаться. Чтобы продолжить общение – возможно.

Но та самая неприятная правда заключалась в том, что иногда Полина откровенно перегибала палку, слишком цепляясь за человека, и строила преграды для его общения с кем – то ещё ровно до тех пор, пока её, Полины, статус в жизни этого человека не закреплялся.

Ещё один кусочек неприятной правды заключался в максимальной невнимательности девушки. Невнимательности по отношению к окружающим людям. Ей нередко было откровенно плевать. Она даже в упор могла не заметить. Могла не заметить, когда с ней кто – то искренне хотел начать общаться. Проигнорировать и сделать человеку больно своим безразличием.

И самое забавное, что иногда две этих неприятных правды соединялись в одной точке.

Так произошло и с одной из девочек – активисток, которая тоже занималась организацией концертов и творческих мероприятий в университете.

Эвелина Гофман. Невысокая, в меру упитанная брюнетка профессионально занималась танцами, поэтому всегда участвовала в постановках Полины.

В тот период Полина только начинала общаться с Костиком, он вызывал у неё интерес, потому она звала его на репетиции, чтобы, так сказать, показать себя во всей красе. И тут возникла эта Эвелина. Они оказались знакомы, и не успела Полина опомниться, как после каждой тренировки, с которой её встречал Костя, он мило любезничал с Эви.

Нет, Полина её не возненавидела, но стала активно препятствовать их общению. Делала все, чтобы они не виделись и даже не пересекались. Нет, до откровенного вмешательства в жизнь Константина не доходило. Она даже пару раз услышала от него о том, какая же Эви «классная». Однако вскоре все эти разговоры свелись на «нет» – тактика Полины действовала.

И ещё всего раз. Всего один маленький раз, о котором Полина предпочла бы не вспоминать никогда в жизни, она поступила очень… некрасиво. Когда на тренировку к ним пришли представители другого университета, которые хотели посмотреть на Эви в танце и, возможно, пригласить выступить у них, Полина как главный постановщик сказала, что девушка подвернула ногу и ближайшее время выступать не сможет, хотя та просто опаздывала. Полина чувствовала себя ужасно паршиво после того случая, но признаться в этом было выше её сил.