— Ой, да откуда ж ты такой недоверчивый, дядя? У меня вроде в детдоме детство прошло, но даже я предпочитаю верить людям, — отчитываю его. — Рисунок там. Мне младшие нарисовали в благодарность за одежду.

— Не ври мне! — шипит, снова прихватывая мою горемычную куртку.

Глаза того и гляди начнут в ночной тьме молнии метать. Ух, какой злой!

— Подсветить? — скептически поджимая губы, спрашиваю я.

— Чего?

Вытаскиваю из кармана куртки телефон, и быстро включив фонарик, перевожу в лицо Морозки.

— Это еще что за магия? — отшатывается, будто такой как он вообще способен пугаться.

— О, это очень мощная и древня магия. Называется телефон! — шепчу я, стараясь звучать как можно более угрожающе.

— Те-ле-фон, — протягивает он, боязливо приближаясь, словно я этот самый телефон неразумному неандертальцу показала, ей богу. — Свети сюда! — повелевает, очевидно обращаясь к мобильнику, и вытягивая перед собой смятые листы.

— М-м, — с важным видом качаю головой. — Это ведь моя магия. И она подчиняется только мне.

Великан подбирает былое величие, которое его на секунду покинуло. Приосанивается:

— А ты – мне! — звучит, как очередной приказ. Но я уже начинаю привыкать к его заносчивости. — Значит ты и свети!

Ладно, уже хотя бы с этим пунктом разберемся, да может займемся обустройством ночлега. Что-то я подустала от своего бесплодного побега.

Свечу на рисунки, устало оглядываясь по сторонам. Было б еще что-то видно кроме этого тумана. Он рассеивает свет от фонарика, будто обволакивая нас с великаном в один светящийся пузырь.

— А ты-то похоже неграмотный? — бросает.

Понимаю, что в сложившихся обстоятельствах, самое верное будет согласиться. Ведь местной грамоты я точно не знаю:

— Мгм, — отзываюсь, продолжая вглядываться в туман.

— И как это понимать? — в его голосе снова слышится угроза, которая уже кажется совершенно обыденной, поэтому я не реагирую.

Однако в мою куртку, — я уже даже утомилась вздрагивать каждый раз, — снова вцепляются огромные ручищи. Закатываю глаза:

— Ну что еще, нестабильный дед мороз? — фыркаю ему в лицо.

У меня перед лицом возникает рисунок Манюньки, и теперь я будто совсем другими глазами на него гляжу…

Все тот же гном в красной шапке. И тот же крокодил с крыльями, что держит за руку гнома. Только вот я сразу-то и не заметила, что во второй руке у гнома пестрая палочка, смутно напоминающая ручку, что Морозко величает артефактом.

Ладно про шапку мама Вера рассказала, но откуда Манюня про ручку узнала?

Она у нас сказочница такая. Сны ей красочные снятся, а она их потом еще дофантазирует, и всем рассказывает. Про принцесс и драконов, про магию и волшебных созданий.

Может я конечно накручиваю. Мало ли что под этой палочкой задумывалось неуемной детской фантазией. Но парочка стоит посреди леса, которому при первом рассмотрении я не придала значения, а перед ними, очевидно, ползает змеюка. Шестиглазая…

У меня перед глазами проплывает моя бывшая реальность, в которой Манюня не раз мне залепляла какие-то на удивление взрослые для пятилетки вещи:

— Будешь ты жить! — однажды бодро оповестила она меня. — Только не здесь. В другом мире!

А тогда еще грустно усмехнулась, посчитав, что это на нее так подействовала сказка мамы Веры о жизни и смерти, которую она всем «своим» детям рассказывает, кто потерял родителей.

Манюнька у нас пророк что ли получается?!

Пытаюсь наспех припомнить хоть одну ее сказку, но мне не дает собраться с мыслями рука, что снова грубо встряхивает меня за грудки:

— Кто тебе этот план нарисовал? Отвечай!

Вздыхаю:

— Да чего ж вы подозрительный такой? Говорю же: маленькая девочка, Манюня ее зовут! — отвечаю честно.