Полина всё ещё оставалась в девятнадцатом веке. Это был не сон. А вот новая встреча с мужчиной из зеркала ей совершенно точно приснилась.

Решив ещё немного понежиться в мягкой постели, девушка перевернулась на другой бок. Футляр с драгоценным сапфировым гарнитуром всё так же лежал под подушкой. Было очень любопытно, откуда он взялся у Полины и почему она его прятала.

В коридоре раздались торопливые шаги, сменившееся таким же поспешным стуком в дверь.

– Кто там? – откликнулась девушка.

Это оказалась няня Аглая. Выглядела она глубоко опечаленной и ошарашенной одновременно. В больших глазах её стояли слёзы, а губы дрожали.

– Что случилось? – Полина спрыгнула с кровати и, как была, босиком и в длинной, путающейся в ногах ночной рубашке подбежала к женщине. – Аглая, не молчи, пожалуйста, скажи мне, в чём дело, что тебя так расстроило!

– Ах, Полюшка, не знаю, как и сказать-то тебе, голубка моя! Приехали сейчас с вестями, ох, горькими! С батюшкой твоим, благодетелем нашим Афанасием Петровичем беда приключилась!

Девушка подхватила Аглаю под руку, завела в комнату и усадила в кресло. «Валерьянки бы ей накапать», – промелькнуло в мыслях. Женщина так побледнела, что, казалось, могла вот-вот рухнуть в обморок.

– Успокойся, дыши медленнее! – проговорила Полина, обнимая няню за плечи. – Что за беда такая? Он… жив?

В ответ Аглая покачала головой и горестно разрыдалась. Дождавшись, пока поток слёз иссякнет, и всё это время поглаживая женщину по спине, Полина наконец-то сумела узнать от неё, что случилось с купцом Филатовым. Выяснилось, что запряжённая в его повозку лошадь испугалась внезапно выбежавшей на дорогу перед ней деревенской ребятни, кучер попытался свернуть, чтобы не зашибить детей ненароком, но лошадь понесла, и повозка перевернулась. Учитывая нынешний уровень медицины, любая травма, которая вполне успешно излечивалась в двадцать первом веке, могла оказаться смертельной. Это и произошло с Афанасием Петровичем.

Аглая была убита горем. Перемежая плач с рассказом о свалившейся на них новости, она кое-как взяла себя в руки и сказала, что скоро должен приехать племянник хозяина дома. Ему как мужчине и одному из наследников купца следовало заняться всеми похоронными хлопотами.

– А ты, милая, надень-ка чёрное платье, как полагается, – добавила няня. – Видать, тяжко тебе, никак в себя не придёшь, известие эдакое осмыслить не можешь. Вон даже слезинки ни единой не проронила.

Не ожидая, что собеседница окажется такой наблюдательной, Полина закрыла лицо руками и издала глубокий прерывистый вздох. Она действительно была опечалена услышанным, но всё же не настолько, чтобы лить слёзы по совершенно незнакомому человеку, которого только на портрете и видела. Однако его столь неожиданная гибель и вправду стала для неё потрясением. Полина ощущала растерянность, не зная, что дальше будет с ней. Если значительную часть имущества наследует племянник Филатова, то что же, выходит, что он теперь станет всем тут распоряжаться?..

– Этот дом тебе отойдёт, душенька, Афанасий Петрович тебе его в приданое отписать обещался, чтобы ты с супружником своим тут жила, сам же в другой переселиться думал, – словно прочитав её мысли, произнесла Аглая. – Ты уж не прогоняй нас с Марфой. Всю жизнь мы благодетелю нашему служили верой и правдой. Меня в дом взяли, когда ты тут появилась. А когда ты подросла, я начала мечтать, что когда-нибудь твоих детей нянчить буду…

– Конечно же, я вас не выгоню! – рассердилась Полина. – С чего ты это взяла? Ни тебя, ни Марфу, ни садовника, ни Мура с Муськой! Все здесь останетесь! Что бы ни случилось!