Сажусь напротив и, сцепив руки в замок, наблюдаю за тем, как Тимур неспешно цедит кофе. Забавно, пять лет назад он бы ни за что не притронулся к напитку, который сварила я или моя мама, а сейчас вот пьет и даже не фыркает. Как все-таки время меняет людей.

– Я уже вторую неделю посещаю фонд Анвара Эльдаровича, – нарушаю затянувшееся безмолвие. – Ты знал, что он столько жертвует на благотворительность?

– Знал. Изначально это была мамина идея. А потом и отец проникся.

Почему-то я ни капли не удивлена. В очередной раз убеждаюсь, что Аврора Карловна была очень великодушной женщиной.

– Он так дорожит своим детищем.

– Еще бы, – кивает. – Отдающий без сожаления всегда получает.

– Какая интересная фраза, – задумчиво тяну я. – Со смыслом…

– Это не я сказал.

– А кто?

– Мураками.

– А, понятно.

Опускаю взгляд и принимаюсь рассматривать свои лежащие на столе пальцы. Почему я чувствую себя, как студентка с невыученными билетами на экзамене? Это так нелепо…

Соберись, Лера. И включи мозги.

– Как прошел разговор с Анваром Эльдаровичем? – снова подаю голос.

Я прекрасно осознаю, что это не мое дело, поэтому заранее готова к тому, что Тимур не захочет делиться. Но попробовать все же стоит. Нужно вывести его на откровенный диалог, дабы обсудить все, что сказал мне Анвар Эльдарович. Про бизнес, про наследство, про будущее фонда… Я хочу знать, что на этот счет думает Алаев младший.

Вдруг это наша последняя возможность поговорить без свидетелей?

– Неплохо, – отзывается он.

Ответ, конечно, односложный, но, по крайней мере, я не нарвалась на грубость. Это хороший знак.

– Надеюсь, вам удалось примириться?

Алаев замирает. Его пронзительный взгляд останавливается на мне.

– Услышать правду – это одно, примириться с ней – совсем другое.

– Тимур, твой отец умирает, – говорю тихо, но твердо. – Сейчас не время для гордости.

– Согласен. Я бы очень хотел, чтобы сожаления были наделены силой исправлять ошибки прошлого, но, увы, это не так.

Какое-то время я молчу, обдумывая его слова, а затем отвечаю:

– Знаешь, ошибки прошлого ведь уже ничем не исправишь. Свершившийся факт по определению не подлежит коррекции. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не изобрели машину времени, – усмехаюсь. – Глобальный вопрос вовсе не в исправлении неисправимого, а в банальном облегчении души.

– И как же облегчить душу, Лер?

Тимур смотрит мне прямо в глаза. Внимательно. Пристально. Цепляя потаенные струны души.

– Прощением, – отвечаю просто.

– Прощением, – эхом повторяет он.

Взор Алаева покидает мое лицо и устремляется куда-то вдаль. В нем виднеются отблески тяжелых мрачных дум и еще что-то такое, глубокое и болезненное, чему я затрудняюсь дать определение.

– Тимур, ты же в курсе, что Анвар Эльдарович планирует передать мне часть наследства? – расхрабрившись, выпаливаю я. – Скажи честно, как ты к этому относишься?

– Положительно, – огорошивает он. – Думаю, ты станешь достойной продолжательницей его дела.

– Но ведь, по замыслу твоего отца, мы должны действовать вместе, – с нажимом на последнее слово говорю я. – Точнее даже так: продолжать его дело следует тебе, а я, вероятно, должна быть на подхвате. На меня он возложил заботу о фонде, на тебя…

– Лера, нет, – жестко обрубает Тимур, не дав мне договорить. – Я в этом не участвую. Точка.

– А как же твоя доля? – ошарашенно бегаю глазами по его лицу.

– Могу уступить ее тебе, – пожимает плечами. – Или тому же фонду. Мне без разницы.

– Но…

– Пожалуйста, хватит, – он утомленно потирает переносицу. – Сейчас я меньше всего на свете хочу говорить о деньгах моего отца.

– Прости… – пристыженно прикусываю язык.