– Нет, все хорошо, – стряхиваю меланхолию и пытаюсь улыбнуться. – Просто я нахожусь под большим впечатлением. Вы стольким людям помогаете, столько жизней делаете лучше.

– Это заслуга Анвара Эльдаровича. Деньги-то его, – улыбается она. – А мы просто подыскивает интересные проекты и стараемся грамотно распределять финансирование. Но я скажу вам откровенно, быть причастной к благому делу чертовски приятно.

Как обычно, я засиживаюсь в фонде до вечера. Домой возвращаюсь в шестом часу и застаю на кухне зареванную мать. В столь сложное время слезы – привычное дело, но сегодня она кажется особенно печальной.

– Что такое, мамуль? – спрашиваю я, обнимая ее сзади.

– Сегодня вообще ничего не смог съесть, – всхлипывает она. – Три ложки в рот, и через секунду все обратно. Мне так жалко его, Лер. Так жалко!

Кладу подбородок на ее подрагивающие плечи и глубоко вдыхаю родной аромат. Родительница пахнет детством, паровыми котлетами и немного духами.

– Держись, мам, – прошу негромко. – Я рядом.

Через пару минут она берет себя в руки. Кормит меня ужином, а затем просит подняться к Анвару Эльдаровичу. Дескать, он хотел меня видеть.

Пока иду в его комнату, чувствую, как сосет под ложечкой. От страха, волнения и неопределенности. Я ведь до сих пор не приняла решение относительно будущего. До сих пор не знаю, что ответить, если Анвар Эльдарович вдруг снова поднимет вопрос о наследстве.

Поздоровавшись с сиделкой, опускаюсь в кресло и тихонько подаю голос:

– Анвар Эльдарович, это Лера. Вы меня звали?

Первые мгновения мужчина никак не реагирует. Может, он уснул и не слышит? Однако спустя секунд десять его веки вздрагивают и тяжело приоткрываются.

– Лерочка, – хрипит он, давая понять, что узнал. – Ты была в моем фонде?

– Да, была, – заверяю с жаром. – Я каждый день туда хожу.

– Хорошо. Очень хорошо, – он снова закрывает глаза. – Не бросай его, Лера. Это лучшее, что я когда-либо делал.

К горлу опять подкатывает. Стискиваю зубы и держусь.

– Я… Я не брошу, – вырывается помимо воли. – Не брошу, Анвар Эльдарович.

Он молчит. Не выдает никаких эмоций, но я и без того знаю, что он услышал мои слова. И они принесли ему успокоение.

Вот и все.

Я пообещала.

Отныне пути назад нет.

– Лера, мне уже недолго осталось, – после паузы Анвар Эльдарович продолжает разговор. – Позови ко мне Тимура. Пусть приедет. Пожалуйста. Я не могу умереть, не повидав сына.

– Разумеется. Я сегодня же ему позвоню.

– Позови Тимура, моего мальчика… Пусть приедет…

– Конечно, Анвар Эльдарович. Я…

– Мой сын, Тимур. Позови его, ладно? Позови…

Вопросительно кошусь на сиделку, но она лишь пожимает плечами. Мол, не обращай внимания, такое бывает.

– Я позову, – слегка повышаю голос и осторожно сжимаю ладонь Анвара Эльдаровича. – Тимур скоро приедет. Он приедет, слышите? Совсем скоро.

– Хорошо, – в голосе больного слышится облегчение. – Позови его, Лерочка. Пусть поторопится…

Из спальни Анвара Эльдаровича выхожу опустошенная до предела. Выпотрошенная, словно рыба на разделочной доске. Переносить собственную боль – мучительно. Наблюдать за болью близких – немногим легче.

Беру у мамы телефонный номер Тимура и дрожащими пальцами нажимаю кнопку вызова. Пока из динамика доносятся протяжные гудки, мое сердце напоминает гонщика. Так ускоряется, что аж дышать трудно. Аж ребра от напряжения ломит.

– Алло.

Сердце резко дает по тормозам. Спотыкается и, кажется, забывает биться дальше.

– Тимур, привет. Это Лера.

– Привет. Что-то случилось?

– Нет… То есть да, – прокашливаюсь. – Анвар Эльдарович просит тебя приехать. Как можно быстрее. Думаю, это срочно.

Какое-то время в трубке гудит тишина, и я уже начинаю бояться, что Тимур откажет. Но на пятой секунде он отмирает и сухо произносит: