Я установила штатив.

Поверхность реки без морщинок. Из зеркальной глади воды «выныривала» плоская чёрная скала, метра два от силы до того места, где начинала расти трава.

Трава поблёскивала в лучах солнца, казалась усыпанной бриллиантами, после прошедшего дождя. Где-то пожухла, где-то изумрудная.

Опушка лесная устланная белым мхом.

Вот если к нему присмотреться, то кажется, должен быть он жёстким. Как костяные колючки или коралловые полипы.

Возможно это связано опять же с моим прошлым, когда дедушка и бабушка этот мох сушили, и он становился колким. А на самом деле, когда растёт, он невероятно мягок.

Пушистая перинка, нежное покрывало.

Ягель расстилался вокруг у подножья тонких редких сосен, и дальше пропадал в густом лесу, что окружал это место. Терялся во тьме, а здесь светло.

Мягкий берег, маленький кусочек удивительной красоты.

Но это ещё не всё, ведь среди мха то там, то здесь торчали кусты брусники. Зелёные на белом ягеле, украшенные красными бусинами ягод. Ошеломляло! Это напоминало Новый год. Праздник, ёлку, вдохновение. Не такое как я испытывала в последнее время тридцать первого декабря, а что ты из глубокого детства, где действительно было счастье внутри меня.

Григорий Петрович на скалу, у воды поставил раскладной стол и маленькие стульчики. Стульчик принёс Рома из своего катера.

Пацан по имени Лёша прошёл по мху, и мне казалось, что это кощунственно. Ягель какой-то первозданный в этом месте, и насколько я помнила, это такой мох, который очень долго восстанавливается, ездить по нему нельзя, я бы и ходить запретила.

Тяжёлые сапоги молодого мужчины проваливались, утопали в вате мха, и оставались следы.

Лёша пронёс немного вперёд от стола серебристый старинный самовар. Водрузил сверху трубу. Развёл огонь.

— Шишки мокрые. Как хорошо, что взяли с собой растопку! — крикнул он приёмному отцу.

— А ты батю слушай, и всегда будет хорошо, — ответил Григорий Петрович.

Костёр они не собирались разводить, только чай пить

Я сделала около двухсот фотографий. Самовар, стоящий в ягеле у брусничных кустиков на фоне редких сосен. Он дымил, наполняя прозрачный влажный воздух ароматом березовых дров.

— Ксюш, мы так не наберём ягод, — позвал меня Рома.

— Да-да, иду.

Весёлая Торба, как турбодвигатель, дорвавшись до природы и свободы, носилась по округе на полусогнутых лапах. Прижав к голове уши, метеоритом металась то в одну сторону, то в другую, а потом заваливалась в ягель или прятала нос в брусничных кустах.

Лайка обладала невероятной энергией и любила активные игры. Прыгала высоко, гоняла быстро и ловко, а также извивалась и показывала различные трюки.
Общительная собака, но, если честно, не знающая хозяина. Обожала Самоделовых Гришу и Динару, как своего хозяина, спокойно бежала по первому зову. Доверчивая и дружелюбная псинка. Такую с детьми в доме нестрашно держать.
Игривость и веселый нрав Торбы мне нравились, я уже пожалела, что не купила Маше щенка, когда она просила.

Это же замечательное животное, которое всегда готово поднять настроение и заполнить жизнь позитивом и весельем.

Чего мне не хватало последние три года.

Одним словом, полюбила я её.

— А сколько ей лет? — спросила у Ромы.

— Три года, Лена родила своих близнецов и деньги, выделенные государством, потратила на щенка.

— То есть это собака детей?

— Да, — он полез в катер, а я, взяв корзинку, отошла в сторону от Мягкого берега.

Детское пособие на щенка, уже имея двух младенцев на руках. Сама училась, я так понимаю, дистанционно…

Ну, да, четырнадцать лет.

Надо принять и забыть, иначе расстроюсь до слёз.

Углубилась немного в лес. В этот раз я была невероятно бдительна, не упускала из вида реку. И собственно в этом месте брусники было немерено. Это там, где я вышла с электрички, похоже, полгорода за ягодами ездило, и чтобы найти приличное место, пришлось мне заблудиться.