— Располагайся, — широким хозяйским жестом приглашает меня Элвис в просторную гостиную, которая непонятно каким образом уместилась в этом с виду небольшом домике.

Я вхожу в комнату, залитую пахнущим деревом сверкающим паркетом и обитую шёлковыми французскими обоями, как будто оказываюсь в зале какого-то музея искусств. Тем более все стены здесь увешаны картинами в рамах. Я с удивлением оборачиваюсь на своего спутника, но он, так ничего и не объяснив мне, бросает:

— Я пойду соберу кое-какие вещи, так что чувствуй себя как дома, — и, сделав глубокомысленную паузу, продолжает: — ах да, прости, я забыл, что в таких домах у тебя живёт только прислуга. Ну что же, придётся немного потерпеть, извини, пока, к сожалению, не успел накопить на огромную усадьбу, достойную таких высокопоставленных особ.

Я, мгновенно вспыхнув, отвечаю:

— Я уверена, с твоими талантами ты скоро заработаешь! — просто удивительно, как он умеет испортить момент и всё опошлить!

И мой Элвис, громко хлопнув резной дверью, удаляется, не сказав мне ни слова.

7. 7

Оставшись одна в пустой гулкой комнате, скрытой ещё густой листвой от неба и солнца, я медленно обхожу её, останавливаясь у картин и внимательно рассматривая каждую. Мне кажется, у меня одна из самых бесполезных профессий в моём тесном мирке, но сейчас я могу точно определить, что все полотна написаны больше полутора веков назад, и что-то в них мне не даёт покоя. Словно я их знаю всю жизнь, пытаюсь вспомнить, но никак не получается это сделать.

Я провожу пальцем по старинной золоченой раме, ощущая кожей её шершавую, всю в трещинах времени, поверхность, и могу судить, что она была изготовлена так же давно, как и сама картина, и в наше время может стоить намного больше творений некоторых современных художников. На картине изображён маленький мальчик, лет семи: он сидит за столом и что-то рисует на листке бумаге, и его старинного кроя сюртук даёт мне право сделать вывод, что этому мальчику на полотне не меньше ста двадцати лет. Рядом с его мастерски выписанной маслом рукой лежит румяное яблочко, словно умытое золотым лучом света, и всё вместе это создаёт картину спокойного осеннего полудня в какой-нибудь дворянской усадьбе, где маленький мальчик после занятий с гувернёром просто рисует, а когда закончит, то надкусит это выданное ему маменькой в награду яркое, как само солнышко, яблоко. И я даже могу разглядеть, как дрожат мельчайшие пылинки в воздухе вокруг его кудрявой головки. И сам мальчик мне кажется отчего-то очень знакомым и близким.

И пока не вернулся мой странный новый приятель, я быстро просматриваю остальные полотна: здесь есть пейзажи, портреты каких-то дворян и даже бытовые сюжеты, но я могу сказать, что все эти картины написаны, скорее всего, одним и тем же автором. И что-то в его манере мне кажется очень знакомым, но я так и не могу вспомнить, что именно.

В углу комнаты стоит огромная изразцовая печь, и я даже могу поспорить, что она облицована настоящими голландскими плитками. Что же это за дом такой? Даже не дом, а целая шкатулка с сокровищами, — думаю я, и кто смог бы доверить все эти сокровища случайному жильцу?

Я подхожу к старинному серванту с перламутровыми вставками, и вижу на нём фото в обычной рамке, так выбивающейся из общей стилистики этого замысловатого интерьера. На нём обнимается счастливая парочка: девушка с прозрачной светлой кожей и золотыми волосами, а за спиной стоит и держит её за талию мой Элвис. Только намного моложе. И с этой доброй тёплой улыбкой, которая сегодня промелькнула у него на мгновенье. Они оба такие юные, влюблённые, на фоне какой-то стены с картинами, что я невольно завидую их неподдельному счастью.