Какого хера вообще?!

Ненавижу! Как же сильно я ее ненавижу!

Этому злоебучему сообщению предшествовали сотни минут размышлений, ломки и свирепого сражения с самим собой. И ради чего?! Она, блядь, даже не приходит! Я всем своим ублюдочным нутром наружу вывернулся, а она не приходит! Прочитывает и просто, на хрен, игнорит.

Еще минут десять стою.

Не знаю зачем… Не знаю! Ведь каждую долбаную секунду я будто в огне сгораю. От злости, от стыда, от похоти, от тоски – заживо сгораю. Есть еще какие-то чувства, но их я распознать не в состоянии, даже несмотря на то, что они в этом пламени – самые яркие языки.

Все. На хрен. Домой.

«Собрать яйца в кулак и навсегда съебаться из жизни Богдановой…»

Я смогу. Быть хладнокровным ублюдком – мое призвание. Моя ебаная суперсила. Кишки выблюю, но справлюсь. Ноги моей больше рядом с Соней не будет. Пусть едет куда хочет. И делает тоже! Равного себе ищет – вообще не вопрос! В этом конченом селе как раз должны найтись ей по уровню.

Я не буду перед ней прогибаться. Не буду ее добиваться. Не буду ее обхаживать.

Мне нравится действовать нагло и быстро, яростно и пошло, жадно и эгоистично.

Я ценю результат, а не путь его достижения. Я люблю сразу же получать желаемое, а не встречные условия и головную боль.

Но…

Стоит мне подумать о том, чтобы оставить здесь Богданову… Стоит представить, что к ней кто-то подваливает… Стоит попытаться натянуть на опухшую башню принятие того, что она так никогда и не станет моей… По грудачине расползается жгучее кружево боли. Моя напряженная плоть будто трескается. И начинает на хрен крошиться, оставляя в самых чувствительных местах сквозные раны.

Все жизненные ориентиры, все принципы и все установки… Все, с чем родился, и все, что наживал годами, становится блеклым, невнятным и абсолютно ненужным.

Дышу лишь своими упоротыми эмоциями, запретными желаниями и голыми инстинктами. Они топливо. Реактивная дурь в моей крови.

В мутной башке несвоевременно всплывает информация о том, где должна была спать Богданова. Я в этих деревенских приколах слабо секу, но, перемахнув забор Савиновых, интуитивно допираю, какое строение используется для хранения сена.

Жду прилета каких-то церберов, но лай, как шел откуда-то с другой стороны двора, так без приближения по нарастающей и идет. Очевидно, овчарок, о которых меня предупредили местные, из-за гостей посадили на цепь.

Взбираюсь по деревянной лестнице, не прекращая охреневать от собственных действий. Организм работает, словно чертова исследовательская станция. На каждую систему отдельные мониторинговые приборы настроены. Иначе как объяснить, что я все с такой ненормальной точностью ощущаю? Ход сердца – еще ладно. Оно же абсолютно ебанутое. Гремит на обе стороны – грудь и спину калечит. А вот круговорот крови… Очень странно, но я будто бы каждую вену в своем теле чувствую. А еще… Все ненужные мне сейчас органы.

Я еще не знаю, чем закончится этот долбанутый марш-бросок, а душу уже какая-то сумасшедшая эйфория топит. Предсмертная, что ли… Точно агония.

Выставлять себя перед другими посмешищем – вот совсем не мое. Но сейчас в пылу эмоций меня, мать вашу, ни хрена не смущает наличие доброго десятка кроватей на верхнем этаже сеновала.

Прям, блядь, деревенский люкс. Я шизею.

– Богданова! – зову громче, чем собирался, будто на разборки сюда явился.

С наездом конкретным. Сходу все подхватываются. Перепуганные, глядя на мою агрессивную рожу, заторможенно хлопают глазами. Но мне реально посрать. Смотрю только на Соню. Она, в отличие от остальных, не выглядит сонной, хоть и лежит так же, как все, в постели.