Чтобы утолить грусть полезла в холодильник. Салатик? Не. Сыр? Не. Пицца? Тоже не. О, вот они мои любимые. Инжиринки. Моя слабость. Умяла все что были, все пять. После лакомства жизнь стала казаться не такой мрачной.

Что ж, по крайней мере лангольеры открывают зияющее ничто только на работе, дома можно расслабиться. А завтра – последний рабочий день. Продержусь – и десятидневный новогодний передых.

И тут в насмешку моим чаяниям раздалось треклятое «Ува-ха-ха!».

Я подскочила от неожиданности, потому как «Ува-ха-ха» раздалось совсем рядом, а прямо передо мной на стеклянном столике начала растекаться клякса. Прежде чем подумать, я саданула по кляксе кулаком. Звук прекратился, клякса исчезла, кулак остался цел и невредим.

Во как. Выходит, это зря я столько техники извела, было достаточно одной моей мощной длани.

По дороге на работу я встретила Валю, и мы вместе по хрустящему снегу прошлись пешком до милого сердцу здания редакции. В последний укороченный предпраздничный день все пришли вовремя. В общем-то в дни коллегиальных собраний все итак приходят вовремя, даже Лиля. Не появишься и начальство тебя окрестит тунеядцем и лишит премии.

Когда мы вошли в офис, то увидели странную картину. Аркадий Иваныч выглядел крайне опечаленным, а Виталик и Лиля сидели рядом с ним и утешали. Ох, надеюсь это не из-за бука он так расстроился.

– Можете злорадствовать, – кинул в нас вместо приветствия Виталик. – От Аркаши ушла жена.

– Как? – Вырвалось у нас с Валей.

За то время, что мы провели в редакции, у нас сложилось устойчивое представление о нерушимости семейных уз Аркадия Иваныча и Верочки. Они были из тех пар, что сумели ужиться друг с другом и уживались долгие годы, а единственным камнем преткновения между ними был мусор, который то и дела Аркаша забывал вынести. Неужели всё это из-за…

– Это из-за мусора, – вздохнул Аркадий Иваныч и кисло добавил: – Сказала, мол, что с неё хватит, и в Новом году она всё начнёт по-новому, а я пущай со своим мусором в обнимку слушаю по телевизору бой курантов и речь президента.

Не, дело не может быть только в мусоре. Мусор, верно, был последней каплей, переполнившей чашу терпения Верочки, которой Аркаша, должно быть, опостылел как однообразная работа или растущие нормы выработки. Вот и не выдержала душа рутины. А может и она ему страсть как надоела, не спроста же он по пьяни к Вале кадриться, пылесос старый. Вслух я свои размышления, разумеется, не высказала.

Мы с сочувствующим видом пристроились на стульях рядом с «группой поддержки».

– Она всегда была такой, – изливал душу Аркадий Иваныч, – такой домашней, надёжной, пекла пирожки, вязала носочки, солила на зиму огурцы, я никогда не думал, что она может оставить меня. Вот так. Из-за мусора.

Все сострадательно закивали.

И вдруг: «Ува-ха-ха!». Прямо рядом со мной, на столе появилась клякса, я резво ударила по ней кулаком, клякса растворилась, звук исчез. Но кляксу никто кроме меня не заметил и все с неодобрением смотрели на меня, а Аркадий Иваныч так с особенно обиженно-возмущённым выражением.

– Это у меня звонок на телефоне, – пояснила я, озвучив первое, что пришло в голову.

Виталик хмыкнул, Лиля укоризненно покачала головой, Аркадий Иваныч тяжело вздохнул.

В помещение, где проводились общие собрания мы вошли удручённо-подавленными и расселись на свободные места вокруг длинного стола, в изголовье которого восседал Георгий Митрофанович.

Кроме нашего отдела за столом также расположился отдел верстальщиков – две грузные женщины с хмурыми серьёзными лицами, похожие друг на друга как сёстры близнецы, технический отдел, представленный одним человеком – бородатым мужчиной в полосатом пуловере и отдел маркетинга и рекламы, в который входили две девушки – рыженькая и тёмненькая с мелкими кучеряшками.