Усадьба рода Чэнь стояла в отдалении от основных улиц. На отшибе. И чем ближе я к ней подходила, тем медленнее становился шаг. Дом я не любила. Понять бы еще почему?

– Госпожа! – тень рванула ко мне из-под раскидистого дерева. От вопля я вздрогнула, помертвела, обернулась.

– Я вас везде обыскалась! – женщину аж затрясло. – Хозяин сегодня возвращается. А если бы за вами послал?

Губы ее дрожали. Фонарь гулял в руке, бросая кривые тени на дорожку.

– Где вы… – слово «шляться» она проглотила, мотнула нервно головой. – Если бы не наказание… Обоих ведь… Не промолчала бы. Но больше у меня из дома ни ногой! Лично прослежу.

И она угрожающе направила на меня палку, с висящим на ней фонарем, явно намереваясь этой самой палкой огреть.

Обидно, но справедливо. У каждого в жизни правда своя… Кому-то за девчонкой присматривать и наказания за нее получать, а кому-то счеты с жизнью сводить.

Но служанка не моя причина свернуть себе шею. Мы с ней вроде как уживались. Без любви, конечно, но и без ненависти.

– Прости, – выдавила из себя.

– Идите уже, барышня, – конец палки просвистел в опасной близости от лица, – пока беду не приманили.

Кралась она профессионально. Провела меня через боковую калитку. Потушила фонарь. Шла, семеня и успевая выговаривать за то, что одежду у дяди посмела своровать.

Не своровать, а взять на время. Хотя вряд ли дядя посмел бы вновь воспользоваться одеждой с трупа.

Мне высказали и за то, ушла без спроса или сопровождения, добавив, что приличные девицы после заката дома сидят, шитьем занимаются, калиграфией или стихи там сочиняют. Книжки умные… Тут служанка запнулась, но озвучивать, что ни одна книжка мне не поможет, не стала.

Тело привычно вжимало голову в плечи. Взгляд не отрывался от дорожки. Шея в позиции ищущего на земле зерно гуся. Мозг в это время аж задыхался от злости, буквально варясь в едкой смеси сарказма, самоедства и ненависти.

Даже собственная служанка меня ни во что не ставит!

Прекрасно! За-ме-ча-те-льно!

Мы прошли мимо нескольких тонувших в темноте строений. Приблизились к одному. В темноте летящим силуэтом угадывалась крыша, с приподнятыми вверх краями.

И тут нам в спину ударил шум, послышался стук в ворота, волной накатили голоса, ржание лошадей, всполохами засветили небо факелы.

Последние метры до крыльца женщина преодолела в прыжке, утащив меня за собой.

У крыльца она скинула туфли, я последовала ее примеру.

А потом меня поспешно втолкнули внутрь.

Ну что сказать… Мои хоромы были просты. Одна комната, правда, большая. Но это и столовая, и спальня, и библиотека, и кабинет. Без изысков. Небольшой стол со стопкой книг. Еще один с нефритовыми вставками и зеркалом из полированного металла, на котором гордо примостилась расписная шкатулка, где я хранила редкие подарки отца.

Пара лакированных комодов с кучей мелких ящиков, полка с книгами и за легкой светло-зелёной занавесью из шелка широкая лежанка – словно в кокон обернутая. Фонари из рисовой бумаги, но их немного, и оттого в углах копились неприятные тени. Остро, до чесания в носу, пахло благовониями: сандалом и жасмином, скрывая едва заметный запах сырости.

В углу наказанием притаилась рама для вышивания.

Выскобленный до блеска, без единой пылинки пол.

Выстроенные в идеальный порядок книги.

Здесь не жили, но существовали. Не радовались – выживали.

А за стенами уже просыпался дом, приветствуя хозяина. Слышались голоса, сквозь бумажные стены просвечивали точки факелов. И вот туда женщина косилась с откровенным испугом.

– Быстрее переодевайтесь, – торопила она меня, ринувшись помогать. Вертела меня куклой. Ее страх передался и мне, так что руки путались в завязках, ноги в штанинах. А она подгоняла, причитая: