– На сегодня хватит, – кивнул Дамиан. – Спать, Беринкром.

– Я ещё…

– Нет. Надо выкладываться днём, а ночью отсыпаться. Завтра и так всё тело болеть будет. И прекращай эти ночные вылазки.

– Да… наследник…

– Надо говорить «приказ ясен».

– Приказ ясен, – вздохнула Ника.

Она шла обратно вслед за Дамианом, а мысли в голове скакали галопом, обгоняя друг друга. Сам наследник тренировал её! Значит, он не собирается выгонять её? Обидно, что нужно было прерваться именно в тот миг, когда у неё наконец-то начало получаться. Как бы не забыть до завтра все эти движения…

На следующее утро она еле заставила себя проснуться и встать с постели. Нестерпимо хотелось лечь обратно и проспать весь день. Всё тело ныло, глаза слипались, мысли путались… Ника уже начала сомневаться, была ли ночная тренировка на самом деле или просто приснилась ей. На пробежке выступающие из земли корни и камни будто сами бросались под ноги, и Ника несколько раз упала, заработав ещё пару синяков. И, конечно, снова пришла последней. Но зато вчерашние движения не забылись, да и плакать она сегодня не собиралась, пропуская мимо ушей все насмешки злых мальчишек.

Очень быстро выяснилось, что Ника хоть как-то могла соревноваться с остальными только в верховой езде и стрельбе из лука, в остальном безнадёжно проигрывала. Даже на занятиях с учёными наставниками поначалу она молчала и растерянно хлопала глазами, сдерживая слёзы. Ведь никто в Беринкроме и не думал обучать её истории, грамматике, географии и прочим премудростям. Только научили худо-бедно читать и писать, вышивать и играть на лютне.

По ночам она иногда всё-таки плакала в подушку от усталости и бессилия, но так, чтобы никто не слышал. Мальчишки над ней посмеивались и сторонились. Долгими осенними вечерами вместо застолий и буйных игрищ она открывала книгу за книгой и продиралась сквозь непонятные заумные слова, пытаясь вникнуть в их смысл. Иногда она, не выдержав, со злостью бросала книгу и горестно восклицала:

– Это шарпынья лопотень какая-то!

Но судьба и тут преподнесла ей утешительный дар в виде добродушного увальня по имени Роска. В доме его отца, стовольского яра, было много книг, и Роска прочёл их все. Как самых слабых воинов, этих двоих часто ставили в пару на занятиях. Насмешки коготков и тяга к знаниям быстро сблизили их. Роска объяснял трудные места, помогал с заданиями и рассказывал много такого, чего не было в её книгах. А однажды вдруг спросил:

– А что такое «шарпынья лопотень»?

– Ну это… Шарпынь – это такой лесной народец, очень вредный, у нас в тменских лесах обитает. Их говор похож на… лопотень. Это когда младенцы говорить не умеют, а лопочут что-то по-своему. И когда в лес по грибы пойдёшь и вдруг такую лопотень услышишь – нужно бежать со всех ног, не оглядываясь. Иначе уснёшь – и всё, никогда никто тебя больше не увидит.

Поначалу между мальчишками нередко вспыхивали ссоры. Мерились силой, ловкостью, знатностью, богатством. Но капитан и наследник как-то очень быстро разбирались, кто же на самом деле виноват. Драчунов и задир сажали в холодную, чтобы остыли. Или ставили в пару и велели биться до первой крови, а потом мириться. Или бежать лишний круг на тренировках. Или наизусть пересказывать устав агемы… Три раза. Или лучше пять.

Зарядили осенние дожди, тренировки всё чаще проводились в большой пристройке, которую коготки прозвали ристалищем. Вообще, по части прозвищ мастаком оказался рыжий Нил. С его лёгкой руки Грон стал зваться Конь-Спотыкач, а потом это как-то незаметно переделалось в Конягу. Дамиана все, конечно же, звали Пардусом. К Каримиру насмешливые клички не клеились, он так и остался Капитаном.