Потом тебе, понятно, хочется такого же песика.

Разумеется, у каждого спящего графики тета- и дельта-ритмов различны даже день ото дня, поэтому все домовые джинкочи подправляют волновые характеристики индивидуально, зарабатывая себе на этом небольшие премии.

Таков наш мир.

Ладно. Я позевал. Чувствуя, что уже засыпаю, разделся совсем, несколько секунд взбивал ногами одеяло, потому что мне казалось, что так оно теряет в колючести, потом повернулся на бок и сказал себе, что Эвер Дикки Хансен никогда не пожалеет, что я буду с ней рядом. Никогда.

Мне стало так сладко, что я причмокнул. А еще я подумал, что было бы все-таки здорово погулять с ней во сне без оглядки на то, что она выдуманная. Жалко, что дрим–проекторы не могут втиснуть тебе в подкорку реальных людей. Что твое, то твое. Сам сни. Как можешь, как помнишь.

Жалко.

На этом я уснул.

В анимаро, в рекламе и вообще в видео, где хоть как-то фигурировал изумительный Хансо–Хансо, часто, как визитную карточку, показывали фешенебельные апартаменты–люкс в вознесшихся надо всем городом высотках. Похожие на стволы бамбука, в кольцах обзорных галерей, дома парили над суетой и над облаками.

В моем сне я обитал там.

Возможно, я был не одинок. Я думаю, каждый второй житель города владел недвижимостью в Хансо-Хансо, не просыпаясь. Самые отчаянные, пожалуй, имели смелость объявить себя хозяевами города. Но это ладно, сон же.

Я тоже не был сторонником скромности.

Окно моих двухуровневых апартаментов занимало целую стену. Люди, как предполагалось, существовали где-то внизу. Там же, ну, может, чуть выше, реяли рекламные дирижабли и сыпался микропластик.

Мне же доставался солнечный свет. Я валялся в постели под тонким белоснежным одеялом и чувствовал ласковое тепло не затененных фильтром лучей на щеке. Ах, надо было вставать! Дела, дела, дела. Я вроде бы имел отношение к одной из корпораций. Нет, простите, я был вице-президентом «Денши Кан», корпорации, чьи исследования в области искусственного интеллекта вывели ее в лидеры индустрии.

Мне было семьдесят семь, но выглядел я на сорок. Мне шло. Правда, членов правления не миновало поветрие радикального омоложения, и среди великовозрастных двадцатилетних мальчишек я все равно смотрелся старшим товарищем. Мне даже шутливо кланялись, сложив ладони: «Кавада-семпай… Рады вас видеть, Кавада-семпай… Вы очень хорошо выглядите…»

Я смеялся.

Было только немного странно: какой я Кавада? Я не Кавада. Или Кавада? Или мальчишка, что видит сон?

– Кэтсу.

Появление Сибиллы заставило меня выкинуть глупые мысли из головы. О, Сибилла! Тонкая, изящная ниньо! Моя мечта. Она была только что из-под душа, и капельки воды сверкали под солнцем на ее светлой коже. Нагота ее манила к себе. Мой взгляд неуправляемо скользил в низ плоского живота. Я направлял его вверх, но не мог справиться с силами тяготения. Какой ты старик, Кавада?

– Кэтсу. Хватит.

Сибилла разозлилась. Поджав губы, она посмотрела на меня в упор, и тогда стало видно, что правый ее глаз слегка косит. Совершенное несовершенство!

– Иди сюда, – я похлопал по одеялу рядом с собой.

– Нет!

Сибилла тряхнула короткими, растрепанными волосами. Она, видимо, вытиралась наспех и не успела их уложить. Мне нравилось. Мне все в ней нравилось. Даже запрограммированная строптивость. Дело было даже не в том, что она, эта строптивость, имелась. А в том, как тонко Сибилла ей пользовалась.

– Мы просто полежим. Я хочу ощущать тебя рядом.

Ниньо фыркнула.

– Ты опять захочешь именно что ощущать меня, Кэтсу.

– Не захочу!

– Поклянись!

– Милая…

– Какая интересная клятва.

– Я просто подержу тебя за руку.