— Многое в тебе поменялось, конфетка, да только суть та же осталась, как бы ты сейчас не храбрилась, — ей совершенно не понравилось, как улыбнулся Евгений. Чувство превосходства буквально сквозило в каждой черточке его лица. Это откровенно бесило. Всё сильнее хотелось вцепиться в его идеальное лицо и расцарапать так, что ни один пластический хирург не смог бы помочь. Чистейшая ярость затопила её сознание. — Мне жаль, что тебе многое пришлось пережить в том числе и из-за меня, но я действительно хочу всё исправить.

Исправить… Так легко об этом говорит, будто у него в запасе волшебная палочка имеется. Как всегда, слов много, но судят-то по поступкам, а все его поступки по отношению к ней отвратительны.

— Ты не можешь ничего исправить, — медленно, словно ребёнку произнесла Инна, — пойми это. Оставь меня и моего ребёнка в покое. У тебя имеется своя жизнь, вот и живи ею!

— Да не могу я оставить вас в покое, — он выругался сквозь зубы, давая понять, что сложившаяся ситуация ему тоже категорически не нравиться. — Пойми, когда ты пришла ко мне с сообщением о своей беременности, я был на все сто процентов уверен, что не могу иметь детей!

Плетнёва недоверчиво посмотрела на него, подозревая какой-то подвох, но когда поняла, что Марков действительно имеет в виду то, что сказал, рассмеялась. Смех правда получился каким-то неестественным, насквозь фальшивым. Защитная реакция, будь она неладна. Плетнёва по жизни всегда свою боль этим смехом прикрывала.

— Марков, ты сериалов на телеканале «Россия» пересмотрел? — ехидно поинтересовалась она. — Или женских романов перечитал? Ты понимаешь, как бредово звучат твои слова?

— И тем не менее, это правда, — твердым голосом заявил Евгений. — Я до прошлого месяца был совершенно уверен, что не могу иметь детей. Собственно, в молодости у меня как раз из-за этого крыша поехала, и я начал активно прожигать жизнь, пытался что-то кому-то доказать. Чувствовал себя недоразвитым каким-то. Моя невеста недавно уговорила меня повторно пройти обследование, напирала на то, что медицина далеко шагнула вперед, а по сути никакая медицина и не нужна была. Несколько раз анализы сдавал, ответ один — абсолютно здоров. Узнав об этом, я сразу сообразил, как сильно я ошибся!

— Ты понимаешь, как это всё бредово звучит? — хмыкнув, спросила Плетнёва. Собственно, в её воспаленном мозгу, когда она ещё была влюблена в него и ждала, когда же Женечка одумается, рождались варианты его оправданий, но до такого додуматься даже та влюбленная дурочка, какой была она тогда, не могла.

— К сожалению, этот бред стал моей жизнью, — улыбка у него вышла болезненной, но в Инне даже и не думало просыпаться сочувствие. Милосердие в ней надёжно вытравили много лет назад.

— Мне жаль, — она немного помолчала, — хотя нет, мне не жаль. Неужели ты думаешь, что эти жалкие оправдания что-то для меня значат? Если так, то ты дурак, Марков. Я тебя тогда на коленях просила, умоляла, а ты… ты просто бросил меня там со своими дружками. Ты хоть знаешь, что они меня тогда чуть не изнасиловали, а? Твои слова, что я шлюха, они восприняли буквально. Им пофигу было, что я против, что сопротивляюсь. Им это в кайф было… Если бы не Ника, не было бы у меня дочки, потому что после группового изнасилования, сохранить беременность мне вряд ли бы удалось. Возможно и меня бы не было. Я и так еле выжила после всего, а если бы ещё и сексуальное насилие произошло в моей жизни, то попросту не выгребла бы, пошла и утопилась бы где-нибудь. Так что ты, Марков, не можешь приходить сейчас и заявлять, что хочешь всё исправить. У тебя нет на это никакого морального права!