– Можете дальше не продолжать. – А у Абсола словно камень с души свалился. Он не знал, есть ли у него душа, но облегчение почувствовал большое. – Если освободимся, укажете, куда доставить. Но я и мой Покоритель – слепы, и в таком состоянии мы не сможем сесть.

– Все просто. Объединим усилия, и сядем.

– Что ж? Командуйте.

Абсол был не просто слеп, он был совершенно беспомощен, и когда сверху доносятся отчаяние и тревога – тут хоть на стенки лезь. Особенно, когда Покоритель тратит последние энергии.

*

«У них ничего не вышло».

По логике вещей, Абсол должен был испытать отчаянье, когда их резко затормозило и затем жестко ударило о поверхность планеты, но его так вымотало, что он потерял и счет времени, и ….

Счет времени он потерял абсолютно, и, если удастся выпутаться, – удастся ли? – то придется долго восстанавливать способность вести его. Многое придется восстанавливать. Или не придется.

– С удачным приземлением, Абсол. Здесь довольно тепло, и лед быстро стает. Одна беда: здесь не совсем твердь, – и шар постепенно сползает в лавовое озеро.

«Если получится взлететь, то озеро – это уже сущая ерунда. Пусть и лавовое».

Ерунда, но, стоило ощутить близость воли, как со временем что-то случилось, – и Абсол уже сгорал от нетерпения в ее ожидании.

*

И, вот, он – долгожданный миг. Неправда, преддверие этого мига. Свет еле-еле пробивался сквозь атмосферу, и предстоит испытать новые терзания, пока зарядится Кристалл, но даже то, что здесь негде прогуляться, не могло омрачить страстное томление ожидания.

– Как мы сумели так быстро долететь? – Конечно, не этот вопрос был самым важным, но он был задан, и ответ озадачил Абсола:

– Не так и быстро. Время тянулось так медленно, что мы, поневоле задремав, едва не пропустили время выхода на спутник.

– А я?

– Ты задремал раньше. Если бы твой Покоритель не подчинился нам, пришлось бы будить и тебя. Но он послушался.

«Еще бы не послушаться. Своих-то создателей?». Абсол ничуть не умалял своих заслуг. Этот Покоритель Космоса придумал он сам, но такой кристалл могли вырастить только джинджи, и они вырастили. Возможно, кто-то из них».

Джинджи поделикатничали. Абсол слишком поздно сообразил, что джинджи хорошо считывают мысли. Даже у Богов. Но последнее не имеет большого значения. Абсолу, – воля-неволя, – пришлось сменить имя, а вместе с именем и свою принадлежность к Богам, – вернее, причастность, поскольку он всегда был одиноким хищником. Не волком, нет, ни белым, ни серым, ни какого иного окраса. Возможно, в той, запредельной, жизни он был Драконом. Это даже всего скорее, поскольку и он сам, и его сыновья без лишних усилий оборачивались именно в могущественного Дракона Пентакакля.

Джинджи либо поделикатничали, либо не решились проследить за его мыслями до конца, но тактично промолчали. Промолчали и змеи, – неужели он научился-таки думать, не облекая мысль в образы?

Хуже всего приходилось здесь змеям, хоть они и могут обходиться без воздуха. Не двигаясь. А здешняя атмосфера была излишне ядовита.

Они все чаще и чаще вздорили, и уже открыто выражали свое недовольство слишком длинной задержкой, но кристалл еще не набрал полный заряд, да и джинджи надеялись отладить свой Покоритель Космоса.

К этому Абсол привык, – и мог бы и не заметить того странного спора, если бы случайно не услышал: «… тебя, д, Авур…».

«Это что еще такое?».

Таких совпадений не бывает. Это уже не Коварство, это… это …. – Абсол судорожно хватал грудью ядовитый воздух, яд разъедал и его стойкое ко всему тело, – отчасти и поэтому он не мог найти определение такому поступку Вечности.