Мать во сне говорит,
протянув горстку светлых монет.
«Не до этого, Мам, —
отвечаю с уверенным видом. —
Я, во-первых, здоров,
и всегда много дел – во-вторых».
«Сын, смотри тогда сам…
Не волнуйся, летя до Мадрида».
«Мам, какой, блин, Мадрид?!
Нет и в планах маршрутов таких».
Допустимая Грань…
то ли это село на отшибе,
где грохочет «железка»,
и церковь стоит без креста,
то ли город-герой,
аккуратный, машина к машине.
Мне пора выходить,
но не помню я эти места.
Сплю и вижу Тебя!
На видение прав не имея —
пробухал все права…
(Что за глупый, кошмарный сюжет?
Я не то что не пью —
я забыл и дорогу до Змея!)
Нарушаю закон.
Подхожу к тебе ближе. Привет…
«…Ты прекрасна, как сон!» —
и предлог затесался ненужный.
«Ты прекрасна, как сон» —
повторяю чуть слышно тебе.
В чистом городе нет
агрессивной рекламы наружной.
А в метро открывается станция —
Новый Тибет.
…Допустимая Грань —
у водителя в зеркале тает,
он забыл про меня,
измотали его города.
Рядом толстый пацан —
то видосы в ТикТоке листает,
то кому-то звонит…
и мы едем незнамо куда.
Мне придётся сойти
на одной из других остановок.
Добираться назад.
Или где-то остаться навек.
Сплю и вижу Тебя!
Ты являешься снова и снова.
В словаре молодых —
называется это «камбэк».
Поле
Быть с тобой – значит, быть откровенным,
не попав под сомнений печать.
Если холод проходит по венам —
так об этом тебе и сказать.
Если тёплые-тёплые строчки
станут зимней обувкой души —
и тебе сотворить сапожочки,
без намёка – «ко мне, мол, спеши».
Если бьётся пока ещё сердце —
пусть побьётся в ладошку твою…
Не сочти за пошляцкую дерзость.
Извини, что себя не таю.
Времена вороватых сомнений
на Земле никогда не пройдут,
и собаки на клеверном сене
не страшатся ни пуль, ни простуд.
Но пока сука-ложь на параде
гложет свежую рабскую прыть —
мне хотя бы за полем тетради
разреши откровенным побыть.
«Когда испишется поэт…»
Когда испишется поэт,
когда его забудет Муза,
когда бычками сигарет
любовный пляжик зарастёт —
всего за несколько монет
старик в жакетике кургузом
продаст кому-нибудь портрет,
и покупатель… заорёт!
А проорётся – запоёт,
потом поплачет и попляшет,
потом пойдёт побьётся в лёд,
потом дозреет до стихов.
«Неужто это всё моё?»
«Неужто это снова наше?»
«Неужто новый эпизод?»
«Неужто выше потолков?»
А на портрете будешь… ты.
А вдохновится этим парень,
чьи строчки-волосы густы,
хоть нерасчёсаны порой.
Порой… Пора – всегда не та.
Так что же делать нашей паре?!
Пересмотрев, сказать «Пора!
Моя любовь, пойдём со мной!»
«А с немецкого Glück – это счастье» …»
«А с немецкого Glück – это счастье» —
Муза первую дарит строку…
Чёрный дог смотрит розовой пастью.
Я ему отказать не смогу.
Раздербань меня, ласковый пёсик,
проглоти меня, алчущий Кунст!
Муза – в маечке с принтом «Ничоси»,
я – в бреду… бред насыщен и пуст.
А с немецкого heiß – это жарко.
Мне так жарко! И холодно, Kalt!
Много, мало двойного подарка
на тарифе судьбы Профи-Лайт.
И оформлен тариф по-английски,
но без разницы Музе моей —
этой полинасыщенной киске
всё дано, всюду штрассе-хайвей.
А с немецкого Du – это Ты. Оу!
Дует ветер в моей голове.
Я внушаю себе: так и было.
Ты решила: так будет! Оу-е-е…
Ветер дует немного потише.
Спит, свернулся калачиком пёс.
И узор чёрных дырочек в крыше
инкрустирован золотом звёзд.
«Всё дарили тебе – и признанья…»
Всё дарили тебе – и признанья,
и цветы, и нектары утех,
и карету-любовь до Версаля
предлагали не раз между вех…
В этом нет ни малейших сомнений,
по-другому и быть не могло:
красоты, добродействия гений —
полонит и Москву, и село.
Чем же мне, подскажи, отличиться,
что могу я тебе подарить,
молодая высокая птица,
белокрылая нимфа зари?
Я дарю тебе кипами строчки,
скоро книга сложиться должна.