Псевдопричину заглатывали с потрохами, что злило юную Мантисс, а если кто-то и замечал подвох, «любимица» обрывала недоумение снисходительными репликами: «Ты правда не видишь очевидного?» или «Ну, это же так просто понять!». Ощущение собственной глупости, внушаемое ее словами, отбивало охоту спорить дальше.

Но не у Хельги. Она всегда оборачивала нелогичность говорящих против них самих, не уступала и тут. И тогда со стороны любимицы класса зашевелилась сила поддержки, совладать с которой оказалось непосильной задачей. И как она, несмышленая девица, вообще посмела критиковать решения лидера группы? Только осуждать и умеют, бездари, – самим же не нужно отвечать за столь сложный процесс! И разве Мантисс разбирается в постановке так же хорошо, как«любимица»? Вряд ли!

Хельга сорвалась и попросила перевести ее в другую школу, так как общаться с кукарекающими глупцами невыносимо. Эдгар не поддержал дочь и выглядел весьма разочарованным. Заявил, что подобных глупцов везде хватает и бежать в порыве обиды от их туголомной правды – значит проявить трусость.

– Тогда тебе надо убегать сразу в глушь леса, – ворчал профессор Мантисс, потирая болевшие пальцы. – Или смирись, что люди не любят думать – они любят жевать то, что им подают на блюде с сочной клубничкой на самом видном месте. А мнение авторитетов вообще самое вкусное, что они ели в своей жизни. Поэтому запомни: всегда ставь под сомнение любые мнения и проверяй. А если чувствуешь давление со стороны, оставайся при своем, но проверь еще разок для верности. Только не убегай. Никогда.

– Но ведь это означает, что и твои слова я тоже могу подвергнуть сомнению, – хитро щурилась Хельга. – Пусть ты мой отец, авторитет для меня, и профессор, обучающий молодое поколение, ты тоже можешь ошибаться.

– Правильный вывод.

Эдгар давал дочери замечательные советы, многие из которых она взяла на вооружение. Жаль только, что поистине ценные слова он произносил в моменты недовольства поступками ребенка. С его точки зрения, Хельгу тянуло принимать неверные решения. Тогда-то и следовали наставления, которые профессор изо всех сил старался не превращать в тривиальные поучения. Это радовало девушку и одновременно обижало: ведь серьезный разговор с отцом означал, что Эдгар снова злится на нее.

Забыть подростковое унижение со стороны «любимицы» и других одноклассников Мантисс не смогла. И впредь, приходя в новый коллектив, определяла, кто одиночка, а кто лидер, оценивала степень разложения личности этого лидера и разрабатывала стратегию поведения.

Несмотря на то что доктор Траумерих был руководителем команды исследователей, неоспоримым авторитетом он не являлся. Хельга ценила его за уступчивость, но снисходительное отношение к слабостям людей выходило доктору боком. В такие моменты хорошо бы притормозить и обдумать, что не складывается. Однако, похоже, Уильяма не расстраивало, что его добротой злоупотребляют. Доктор не любил командовать людьми. Скорее всего, в прошлом именно Эдгар Мантисс добивался от коллег результата и наказывал провинившихся, в то время как Уильям Траумерих задабривал сотрудников иллюзорным пряничком – поощрениями и похвалами. И вот теперь весь груз ответственности лег на его плечи, а мышление не перестроилось.

Узнавая Уильяма день ото дня все лучше, Мантисс приходила к мысли, что его доброта и всепрощение объясняются не только характером, хотя и им тоже. Существовала еще одна причина мягкосердечности доктора Траумериха. После вынужденных контактов с МС Уильям всегда чувствовал себя так, будто его искупали в ушате с грязью. И все больше ценил обычных людей, даже со всеми их пороками, потому как любой самый отвратительный поступок человека все равно мелочь по сравнению с тем, что мог выдать МС. По крайней мере, Хельге так казалось.