Захлебываюсь чаем. Кашляю, несколько секунд не могу продышаться. Про научную работу я вообще-то пошутил.

– Ты сбрендил?! – выходит громко, на нас оборачиваются другие посетители. – Извините, – бормочу, улыбаясь, машу соседнему столику рукой. – У нас все хорошо, а у вас?

Парочка, только что вытаращившаяся на нас, смущенно отворачивается. Недружелюбные какие-то.

Снова поворачиваюсь к Лэсу, наклоняюсь вперед, понижаю голос:

– То, что ты изменишь имена, дело не спасет. Это Лондор, очнись, моя семья и ее история – достояние общественности.

– На кону моя карьера, – продолжает просить.

И не думаю верить.

– На кону всего лишь твоя текущая оценка. – Откидываюсь на спинку стула. – Кончай, – прошу, потому что и так знаю, до какой темы он сейчас доберется.

– А может, причина того, что ты не зовешь Морган мамой в том, что ты знаешь, что твоя мать жива, просто где-то далеко?

Щекотливая тема. Терпеть не могу.

– Так, – опасно понижаю голос. – Вот сейчас правда кончай.

Лэс меня знает как облупленного. Понимает, что перешел черту, психотерапевт доморощенный.

– Ладно-ладно, – сдает назад. – А твой дедушка на самом деле может сделать мне визу на Землю? – умело переводит тему.

Улыбаюсь, киваю.

– О чем речь? Попрошу, – обещаю великодушно.

Лэс прав, моя биологическая мать, должно быть, жива. Должно быть… Потому что понятия не имею, где она и что с ней. А вот то, что ей нет до меня никакого дела с тех пор, как мне исполнился год, знаю наверняка.

Выкидываю из головы неприятные мысли. Каникулы на Земле обещают быть интересными. И какая разница, как я зову Морган? Она ведь знает, как я к ней отношусь.

***

– Земля?! Серьезно?!

Точь-в-точь как Лэсли. Вот только друг говорил это удивленно, а дядя рвет и мечет. Мечет и рвет. Ну, собственно, как и ожидалось.

Он врывается в нашу кухню с заднего хода, оставив охрану снаружи, и сразу же набрасывается на Морган:

– Ты с ума сошла, женщина?!

Это дядюшкин фирменный стиль: когда он взбешен, я для него «мальчик», а Миранда «женщина». В такие моменты мы даже имен не заслуживаем.

Давлю смешок, чтобы не довести дядю, а то, того и гляди, свалится с сердечным приступом. Вроде бы у нас в роду предрасположенность.

Дядюшка, как всегда, в костюме с иголочки, стрижка – волосок к волоску. В детстве он напоминал мне манекен, уж слишком все у него идеально. Помню, как-то даже подложил ему кнопку на стул, чтобы проверить, живой ли он. О, как Рикардо вопил…

Когда он влетает в дом, мы сидим за кухонным столом. Миранда как раз только что приготовила ужин. А готовит она великолепно – пальчики оближешь. Так что лучше пока не повышать дядюшкин градус кипения, а то не даст доесть.

Мудро помалкиваю, предоставив Морган первой продемонстрировать чудеса усмирения моего злобного родственника.

И она, как всегда, на высоте. Не спеша откладывает в сторону вилку и поднимает глаза на незваного гостя.

– Ужинать будешь? – спрашивает спокойно, будто бы никто только что не орал на нее и не обвинял во всех грехах.

Рикардо замирает. Смотрит в наши тарелки, тянет носом аппетитный запах и ожидаемо сдается.

– Буду, чего уж там.

Все же усмехаюсь и получаю дядюшкин уничижительный взгляд. Морган поднимается со своего места и идет за тарелкой.

Рикардо усаживается на свободный стул во главе стола, расстилает салфетку на коленях, осматривается, будто ищет, к чему бы еще придраться. Но в доме все по-прежнему, хотя дядя давненько не заходил. В последнее время вообще его редко вижу – работа, политика, плюс обида, что я не пошел по его стопам, а подался учиться в ЛЛА.

Наконец его взгляд останавливается на мне.