Она резко оттолкнула мою руку, глаза ее зло заблестели:

– Я имею право быть рядом с мужем!

Видит Бог, мне не хотелось с ней ссориться. Разве можно ссориться с потерпевшими? И понять ее можно было – зачем нужны эти дурацкие допросы, когда муж в таком тяжелом состоянии? Только что прооперирован... Я уже склонна была разрешить ей остаться – ну в конце концов, что такого, если жена побудет рядом с мужем во время этого разговора? За руку подержит, ему будет легче... Но тут вмешалась мать Ольги:

– Олюшка, – сказала она твердо, – пойдем, подождем в коридоре, я хоть словечком с тобой перекинусь. Пойдем, ласточка моя. – И она увела Ольгу из палаты, а я опять наклонилась к потерпевшему.

Он приоткрыл глаза и тихо, но внятно спросил:

– Кто это?

– Это ваша жена, Ольга, – сказала я, успокаивающе поглаживая его по руке. – Виктор Геннадьевич, вы помните, как вы оказались в той парадной?

– Виктор Геннадьевич? – переспросил он. – В той парадной? В какой?

– Там, где вы получили травму. Вы в больнице, вам недавно сделали операцию...

– Я понимаю,– слабым голосом сказал он. – Почему вы называете меня Виктор?

– А как вас называть?

Он помолчал и закрыл глаза. Потом, не поднимая век, проговорил:

– Не помню. Я не помню, как меня зовут.

– Вас зовут Виктор Геннадьевич Коростелев, – терпеливо подсказала я, но он чуть качнул головой из стороны в сторону, и доктор испуганно дернулся.

– Нет, – чуть погодя сказал потерпевший, – меня не так зовут.

– А как? – Я наклонилась к нему.

– Не помню. Но не Виктор.

– Хорошо. А вы помните, где живете?

– Нет, – помолчав, отозвался потерпевший.

Доктор наклонился ко мне и на ухо сказал:

– Амнезия. Я же говорил, пустая трата времени.

Я повернулась к доктору и приложила палец к губам, а потом снова наклонилась к потерпевшему, решив не называть его больше по имени, чтобы не нервировать:

– Вы можете сказать, что вы делали утром, выйдя из дома, и куда пошли?

Потерпевший, не открывая глаз, прошептал:

– Н-нет, не помню.

– Вы что-нибудь помните? Можете рассказать? – Я была в отчаянии; только сейчас я увидела, как ему плохо, и мне почему-то показалось, что лучше ему не станет.

– Помню, – проговорил он. И даже голос у него слегка окреп.

– Что?! – спросили мы с доктором в один голос и почти легли на подушку рядом с потерпевшим, наклонившись к нему.

– Помню, – прошептал он, – что... Что никогда не был женат...

Из больницы мы с Кужеровым поехали на станцию «Скорой помощи», допрашивать бригаду, доставившую потерпевшего в больницу. То, что сказал потерпевший, я даже не стала записывать в протокол; конечно, допрашивать человека через пару часов после операции было глупо и негуманно. Доктор сообразил это быстрее меня и прервал допрос. Бросив на меня ожесточенный взгляд, Ольга заняла свое место рядом с постелью мужа. Ее мать скромно присела в уголочке палаты, а мы с Кужеровым и доктором покинули помещение. В коридоре врач укоризненно покачал головой. Его укоризна явно была обращена не только ко мне, но и к себе самому.

Бригаду мы застали на станции, в перерывах между выездами. Врач и фельдшер подняли нас на смех.

– Какие брюки? – издевался над нами молодой сутулый фельдшер. – Может, вам еще сказать про рисунок на трусах? Да у нас после этого Коростелева шестнадцать вызовов. Вы что думаете, мы всем пуговицы пересчитываем?

– Но когда вы вошли в парадную и увидели потерпевшего, вам ничего в глаза не бросилось? – не сдавалась я.

– Бросилось, – иронично ответил врач, – рана на голове. Мы на нее в основном внимание обращали, как это ни странно...

Несолоно хлебавши, мы отправились в обратный путь.