– Родила таким? Это ты хочешь сказать? Я виновата? – Лина снова сорвалась на крик, – я не специально упала с лестницы. То, что я видела было омерзительно! И ты был там!

– Ничего никогда не было! – Анатолий схватил жену за запястья и начал трясти и через пару секунд оттолкнул ее от себя. Лина в бессилии осела на диван. Запястья были красными и кожу пекло от грубого сжатия.

– Я никогда тебя не винил.

– О! – Лина всплеснула руками, ее лицо перекосила гримаса отвращения, – тебе и не надо! Тебе не надо этого говорить! – Лина встала с дивана, – вся наша жизнь, все твое поведение, все твое отношение показывает, как изо дня в день ты винишь меня! – она процедила сквозь зубы каждое слово, – но я не виновата! Не виновата… я точно знаю – пугающе спокойным голосом закончила она, вставая в дверном проеме. Анатолий бросил на жену взгляд полный укора, молча встал, чуть оттолкнул ее от проема двери, возле которого она оказалась и вышел. Лина снова села на диване, убрала растрепанные в порыве эмоций волосы с лица за уши и закрыла рот руками, чтобы муж с кухни не слышал ее плача. Она знала, что ее слезы вызывают у него не жалость, а гнев и отвращение.

За девять месяцев до…

Лина помогла сыну одеться после осмотра нейрохирургом. Врач, мужчина средних лет, отошел в дальнюю часть своего рабочего кабинета сверить результаты прошлых исследований и анализов. Лина на руках вынесла сына из помещения и усадила его в коридоре на его инвалидное кресло. Мальчику было неловко, что его такого большого и, как ему казалось, невероятно тяжелого на руках носит его мама, что размерами и ростом не сильно превышала его.

– Ты посиди здесь, поиграй на телефоне, я сейчас поговорю с Семеном Павловичем и вернусь к тебе. Поедем есть картошку фри и мороженое, – обещала Лина, поправив сыну его волосы цвета пшеницы. Мальчик кивнул. Она вернулась в кабинет и плотно закрыла за собой дверь, ей не хотелось, чтобы Тимофей слышал ее беседу с врачом.

Она прошла в светлую дальнюю часть кабинета к столу врача. Села на стул напротив стола врача. Мужчина в белом халате молча кивнул на ее возращение, не отрываясь от двух листов бумаги в своих руках. Также перед ним лежал последний снимок позвоночника Тимофея.

– Мне, к сожалению, нечем Вас порадовать, – сказал Семен Павлович, -по результатам последних исследований, состояние проводимости нервов вашего сына всё тоже. Шансов нет, а если и есть, он мизерный и не стоит операции, не стоит рисков. Вы попросту можете потерять его в ходе вмешательства… его сердце не выдержит или произойдет системный сбой органов, и он превратится в … -доктор не успел договорит, за него это сделала Лина.

– Овощ?

– Да.

– Нет… нет, – замотала головой Ангелина, – он чувствует пальцы на ногах, он пошевелил большим пальцем на левой ноге, – я видела, я сама это видела!

– Вам могло показаться, – попытался мягко прервать ее Семен Павлович. В диоптриях его очков на секунду отразилась потолочная лампа, – Вы могли увидеть то, что хотели, желали увидеть.

– Нет, – Лина была непреклонна, – он подтвердил мне, он сам мне это подтвердил. Я же сама ему массажи делаю, я знаю его, я наблюдаю его как никто другой каждый день.

– Он мог сказать Вам то, что вы хотите услышать… у Вас гиперопека, невероятная связь с вашим сыном, что объяснимо у матери ребенком в таком состоянии, но вы рискуете. И фонд потеряет зря деньги. Есть огромное количество других детей, которым тоже нужны операции и у них прогнозы могут быть более благоприятными, чем Ваш.

– И Вы решили, что они достойнее Тимоши?

– Я не это имел в виду…, – Семен Павлович уже сам потерял связь своих мыслей.