Лот 68257 Ная Ревиоль

– Она просыпается.

– Аритмия.

– Вот так, девочка. Алина? Алина, ты меня слышь?

– Где я?

– В больнице. Что вы помните?

– … ничего. Я шла на работу и вдруг… Что случилось?

– Отреставрированная подпорная стена обрушилась и похоронила вас под обломками. Три часа разгребали и неделю вас реконструировали в молекулярной камере.

– Что?! Нет! Нет!

– Вы хотели умереть?

– Нет, же!

– Она готова говорить? – спросила молоденькая медсестра.

– Она уже говорит, будет говорить. Её заставят. – Доктор Ушко поджал губы. – Сколько их?

Медсестра показала три пальца.

– Кто? Кто заставит? – Приподнялась Алина.

– Нас уже из-за вас трясли. Учудили же вы! – упрекнул доктор. Его маленький носик напоминал заострённый пятачок.

– Меня засыпало под обломками, а вы издеваетесь! Я шла на работу. Просто шла – это же не запрещено?!.

– Вы чуть не погибли от несчастного случая. Вы понимаете, что это значит? – пилил Ушко.

– Это значит, что я чуть не умерла! Не обгорела, не ослепла, а … Вам знакомо такое понятие, как инженерная ошибка? Что-то не так с той стеной… Суд разберётся, почему она обрушилась.

– Давление скачет. Аритмия усиливается, – пришибленно произнесла медсестра.

– Мы не позволим вам случайно умереть. Нет, не в нашей Склифосовской реанимации. Три кубика успокоительного и бета-блокатор. М-да… придётся вас ещё немного подержать, – сетовал Ушко.

– Неприемлемо. Они… требуют, – медсестра приживилась к водяному кулеру и опустошила два стаканчика.

– Ирочка, реабилитационный ускоритель готов?

– В 10:30 произведена санобработка и замена жидкостей, – доложила медсестра.

– Вставайте, Алиночка, вам пора в колбу. – Ушко сверкнул серебристыми глазами.

– Что?! Нет!

Медсестра – а до этого существовал лишь голос и латексные руки – появилась из складки света, тощая, как отмотанный рулон обоев с бюджетной стройки, и семафорила: «Проходите!».

Колба светилась напротив Алины и из-за подбитого зрения казалась плоским зеленоватым проёмом. Сырое дыхание медсестры сигналило, что ей тоже не плохо бы подлечиться. Даже праведные эксплуататоры в белых халатах боялись колбы. Иногда лечение в колбе галопом опережало эволюцию: у здоровых пациентов светилась кожа, а неудачные экземпляры рассыпались в квантовой пыли на инфузории-туфельки.

– Что со мной будет?

Медсестра стыдливо отводила глаза. Лечение в колбе превратилось в дистанционный концерт: все снималось на камеру, а затем тщательно изучалось.

Ходили слухи, что при неправильных настройках колба превращает тела людей в инфузории-туфельки. Но раз такое рассказывали, значит были выжившие не-инфузории.

Инфузория ты или человек, но в гофрированной колбе с плескающимися разводами ионов неизвестного агрессивного вещества регенерация тканей происходила очень быстро, и ни одно обезболивающее не действовало.

– Будет немного щипать. Кости, волосы, зубы, все заново вырастит. Вы познаете свои внутренности… – слова Ушко таяли в спастическом страхе Алины.

– Зачем такие изуверства? Смотрите, локти, колени, сгибаются. У меня не настолько всё плохо!

– У вас воспаление надкостницы, перелом рёбер и лодыжки. И кто будет с вами месяц возиться?

Технологические челюсти колбы распахнулись, ожидая, кого бы сжевать. Доктор и медсестра преспокойно отправляли Алину «гулять» в «пасть» ожившей технологии. Колба ждёт. В близости Алины она смыкала сворки с характерным чмокающим звуком – работал вакуумный замок. Алина просовывалась по миллиметру вперёд, заглядывая в мигающую полость колбы, наполненную неизвестными ингаляционными парами: к Алине тянулся этот пар, узнавая, укутывая, проваливая в боль и сомнительное исцеление. Искрило. Пылевидные вещества прилепливались к повреждённым участкам тела Алины. Она ощутила перламутровые почёсывания среди колоний застрявших инфузорий в квантовой пыли. Алина посмотрела в сторону: её подгоняли медсестра и доктор. Колба. Везде колба – направо, на лево. Неведомо для себя Алина оказалась внутри.

В голове перевернулись песочные часы – сыпь времени капала по бусинке. В колбе трясёт, как на пульсирующем мотоцикле. Глубокие слои неправильно сросшихся мышц Алины претерпевают расслоение. Алина кричит. Изобретатели колбы имели пристрастие к пронзительной боли и внедрили свою больную любовь в целительские технологии. Обезболивающее было молоком для детей до четырнадцати лет, а дальше – колба и пятнадцать минут терпежа. Алина жалела, что накануне торговалась за шанс попасть под несчастный случай. И теперь – не обрушившаяся подпорная стена, а трансформация в колбе была самым бесплатным и несчастным случаем.

– Алина, зачем вы…

Онна не хотела отвечать на вопросы. На фоне боне существование в виде инфузорий-туфелек казалось привлекательным. Некто – кто пришёл и ради кого затеяли экстренную процедуру реабилитации автоматически стал врагом Алины. В голове вместо ответа на вопрос: «Кто пришёл?», – вырабатывались антитела тысячетонным ударам. Алина состояла из стаек туфелек, но ей неизменным оставили слух и голос. Последствия несчастного случая устранялись новыми сухожилиями. Алина зажмурила глаза, а точнее фантомы на месте глаз, но вскоре тело её обрело привычные контуры, и феноменальную похожесть, которая была до квантовой реабилитации.

Алина вышла, точнее выпала обессиленная из раскрытой полости колбы. Позади послышался железный бух – следом высадилась металлическая пластина. Эта пластина путешествовала в собранном бедре Алины десять лет. Теперь бедро Алины и металлическая пластина отдельные организмы.

– Вот об этом я и говорил. Сейчас вас никакая стена не раздавит, ни поезд не раскатает, ни самосвал, и вы не окочуритесь от недостатка воздуха.

– Господи, это ж такое непрошибаемое здоровье! – всхлипнула Алина. – Что наделали? Что вы… – она разбежалась и вмазалась в стену: головой, плечом и многострадальным бедром. – Нет! Ааа, Ааа.

Алина рухнула на пол – ещё, и ещё, задавшись целью непременно сломать себе что-то. Грязное ведро с водой ей показалось симпатичной затеей: полное до верху – как кстати для проверки. Алина сунула голову в бурую жидкость ведра, совершенно не имея никакого понятия, что ей требуется гораздо меньше кислорода под водой. Она не задыхалась, а могла плескаться год-другой, породнившись с кланом земноводных.

– Накупалась? – Уборщица гневно взирала. Она пользовалась абонементом на экспресс-лечение в колбе для сотрудников медицинского центра и понемногу наращивала здоровье: раньше она еле ползала, а сейчас её не прибьёшь.

Алина выдернула заплаканную голову по поводу неудавшегося утопления, подарив наглядный пример дизайнерам здоровья, что её организм более, чем жизнеспособен.

– Ирочка… – доктор брезгливо дрыгнул пятернёй.

– Все, дорогая, пойдём, вот так…

– Не запрягла. – Алина сжала кулаки. Она шла – без помощи, но будто не сама.

– Очень жаль, что ты выжила, – кротко бросила медсестра. – Будь умной.

– Погоди…

Модифицированная медсестра – а иначе не объяснить лёгкость, с которой он зашвырнула Алину в пустой кабинет – посмотрела выразительно и шепнула: «Я была на твоём месте».

Верховный прокурор в синем костюме был похож на мешок рассыпчатого сахара. Зернистость фактуре прокурора предавала гигантская плазма во всю стену в стиле остывших хрущовок «один раз и навсегда». Теперь невозможно изъять плазму, не стесав полстены. Слепящий страх Алины наконец-то приобрёл воплотимую форму. Она вскрыла пачку бесхозного бинта и высморкалась. Изображение на плазме стабилизировалось. Верховный прокурор. Его улыбка обманчива и легка. Он радуется свежим мордам в изоляторе, новым погонам: молодчина какой – раскрыл висяк. Прокурор был не просто не в себе, а что-то жуткое сидело в нём: тайный замысел ложился мягкими изгибами на его плоский рот. Хрустальная пепельница, выкупленная у музея СССР, позвякивала, когда прокурор мельхиоровой чайной ложкой ударял по ней:

– Динь … динь, – звук зудел в диапазоне ноты «ля».

Прокурор с неистовыми стараниями – уступая разве что посудомойной машине – лишал ложку грязи, бесконечно облизывая, и наконец-то бросил её в дымящуюся кружку кофе. Сладкая нефть стала неуправляемой и тянулась дрожащей прядью. На стол летели кофеиновые шлепки.

«Свинота», – подумала Алина.

Кофейные шлепки он созерцал сквозь зависание мозга, уговаривая себя не набрасываться намывать стол до блеска.

Алине стало смешно от его подавленной хозяйственности. Смех расслабил её внутренности и немного улучшил внешности Алина: стала похожа на человека, а не плесень.

Верховный прокурор нашёл свой комфортный темп: мерные движения ложки в пустом кофе, казалось, размешивали что-то в мозгу Алины.

Она только сейчас поняла, что Верховный прокурор снизошёл с центрального телевидения, чтобы именно она – Алина – хорошенько вспомнила Уголовный кодекс. Алина боялась лишь одной статьи. До недавнего времени этот страх был платоническим. Сейчас Алина не прочь вернуться под строительный завал.

Прокурор оставил войны с кофе и разодрал пачку сигарет. Одна, вторая сигарета… он намеревался построить в пепельнице Египетскую пирамиду. Пепла было мало, что в эквиваленте на соль едва хватило бы посолить чашку супа.

Кто-то или что-то скреблось на заднем фоне.

Лицо прокурора почернело, заострилось. Он вцепился в кружку, словно не желал отдавать свою игрушку подозрительным шорохам.