Р. Грищенков Лорелея (сборник) читать онлайн страница 1

Вперед

Лорелея (сборник) Генрих Гейне, Р. Грищенков

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

…Над страшной …Над страшной высотою

Девушка дивной красы

Одеждой горит золотою,

Играет златом косы…

Из ранних стихотворений (1816–1827)

Излейся, сердце Излейся, сердце больное,

Томленье пылкой души,

Той песней, что давно я

Таю от мира в тиши!

«Когда подступает волшебный миг…» Перевод В. Зоргенфрея

Когда подступает волшебный миг

И ширится грудь, вдохновенья родник,

Берусь за перо я, поспешен и дик, —

И образ чудесный из слова возник!

«Весь день о ней я тосковал…» Перевод В. Зоргенфрея

Весь день о ней я тосковал,

Полночи был во власти грез,

И тяжкий сон меня сковал

И к ней мгновенно перенес.

Как роза юная, она

Цветет, спокойна и светла.

Ягнят на глади полотна

Выводит тонкая игла.

Так кроток взор, – ей не понять,

Что я поник, душой скорбя.

«Ты бледен, Генрих, как узнать,

Что огорчило так тебя?»

Так кроток взор, – и странно ей,

Что горько плачу я, любя.

«Ты плачешь, расскажи скорей,

Мой друг, кто огорчил тебя?»

Так кроток нежный взор, а я

Готов в стенаньях изойти.

«Виною ты, любовь моя,

Что эта боль вот здесь, в груди».

Она встает, душой светла,

И руку мне на грудь кладет;

И разом боль моя прошла;

И ясен утра был восход.

«Мне в лес бы зеленый!..» Перевод В. Зоргенфрея

Мне в лес бы зеленый! Как дивно там

Цветы цветут, распевают птицы!

Умру, и тьма могильной ночи

Землей забьет мне слух и очи, —

И не цвести для меня цветам,

И звонким щебетом мне не упиться.

«Когда я с милою вдвоем…» Перевод В. Зоргенфрея

Когда я с милою вдвоем,

То всё идет на лад,

И целый мир мне нипочем,

И в мыслях я богат.

Но лишь объятия ее

Покину – в сердце мрак,

Богатство рушится мое,

Я снова нищ и наг.

«И мнится, несусь я вновь на коне…» Перевод В. Аренс

И мнится, несусь я вновь на коне,

Охвачен силой былою.

И снова сердце пылает в огне,

Несусь я к милой стрелою.

И мнится, несусь я вновь на коне,

Охвачен силой былою.

Лечу я в битву, и гнев во мне, —

Противник ждет меня к бою.

Несутся, летя, как ветер свистя,

Луга, берега, ракиты.

Противник мой и ты, дитя, —

Вы будете оба разбиты.

«Я отодвинул ржавые засовы…» Перевод В. Зоргенфрея

Я отодвинул ржавые засовы

У врат, ведущих в смутный мир видений,

Сорвал печати с огненно-багровой,

Волшебной книги страсти и томлений;

И то, что в ней прочел я, вечно новой,

Отобразил я в строках песнопений.

Пройдут века, забудет мир поэта, —

Останется нетленной песня эта.

«Излейся, сердце больное…» Перевод В. Зоргенфрея

Излейся, сердце больное,

Томленье пылкой души,

Той песней, что давно я

Таю от мира в тиши!

Отныне скорбному звуку

Открыты слух и сердца;

Тысячелетнюю муку

Я заклял заклятьем певца.

Рыдают старый и малый

И важные господа,

Цветок прослезился алый,

И плачет в небе звезда.

И все эти слезы потоком

Единым текут на юг,

Чтоб смыть в Иордане глубоком

Старинный, тяжкий недуг.

«Был месяц март, когда любовь…» Перевод В. Зоргенфрея

Был месяц март, когда любовь

Мне мукой взволновала кровь.

Но вот зеленый май пришел,

И скорби я конец обрел.

То было, помню, светлым днем,

Мы на скамье сидели вдвоем

Под липой, спрятавшись от людей,

И там открыл я сердце ей.

В саду ароматном, в зеленых ветвях

Пел соловей. Но в его словах

Мы разбирались тогда едва ли —

Мы с нею о важных вещах толковали.

Друг другу в верности мы клялись.

Закат померк, и часы неслись;

Сидели мы долго во тьме, и у нас

Жаркие слезы струились из глаз.

Воспоминание. Перевод В. Зоргенфрея

Чего ты хочешь, нежное виденье?

Ты снова в душу смотришься мою!

Твой взор исполнен кроткого томленья;

Да, это ты, тебя я узнаю.

Я ныне тяжко болен, неудачи

Сломили дух, от жизни я устал.

Тоска гнетет. А было всё иначе

В те дни, когда тебя я повстречал!

Покинув дом родной, исполнен пыла,

Стремился я за призраком мечты,

Презреть готов был землю и светила,

Сорвать их с лучезарной высоты.

Ты, Франкфурт, полон жуликов, но это

Прощаю я: ты дал моей стране

Благую власть и лучшего поэта,

Ты – город, где она явилась мне.

В разгаре были дни торговли шумной,

Дни ярмарки, и я в толпе густой

Шел по нарядной улице бездумно,

Как бы во сне следя за суетой.

И вдруг – она! Скользящая походка

Мне тайный, сладкий страх вливает в грудь;

Блаженный взор светился лаской кроткой,

И я в толпе за ней пустился в путь.

И так мы шли и в переулок тесный

Вступили; замер ярмарочный гул;

И тут она, с улыбкою прелестной,

Скользнула в дом, и я за ней скользнул.

Но алчной здесь была одна лишь тетка,

Чьей жертвой стал девичий первый цвет;

Мне добровольно отдалась красотка,

Не из корысти низменной, о нет!

О нет! Не только музы мне знакомы,

И личиком меня не проведешь:

В продажном сердце нет такой истомы,

Так не глядит заученная ложь.

Она была прекрасна! Красотою

Богини, взмывшей в пене и волнах,

Была, быть может, светлою мечтою,

Меня томившей в отроческих снах!

Я не узнал ее! Я был во власти

Тумана, взор заметил колдовство.

Быть может, я держал свое же счастье

В объятиях – и не узнал его!

Еще прекрасней, в горести безбрежной,

Была она спустя три долгих дня,

Когда мечта от встречи этой нежной

Вдаль повлекла по-прежнему меня;

Когда она, в отчаянье и муке,

С распущенными прядями волос,

Упала ниц и заломила руки

У ног моих, дрожа от горьких слез!

Ей шпоры лоб изранили – о Боже! —

Я видел сам, как выступила кровь;

И от бедняжки вырвался я всё же,

Расстался с ней – и не увидел вновь!

Конец мечте старинной, но и ныне

Со мной бедняжка всюду и везде.

В какой глухой блуждаешь ты пустыне?

Тебя я предал боли и нужде!

«Не пугайся, дорогая!..» Перевод В. Быкова

Не пугайся, дорогая!

Не похитят нас теперь:

Твой покой оберегая,

На замок я запер дверь.

Как бы вихрь ни злился яро,

Дверь ему не сокрушить;

Но чтоб не было пожара,

Лучше лампу затушить…

Ах, позволь покрепче шею

Мне твою обвить вокруг,

Шали нет – так я согрею,

Чтоб не зябла ты, мой друг!

Рамсгейт. Перевод В. Зоргенфрея

«О поэт, любезный сердцу,

Как о нем мы все тоскуем!

Как бы нам его хотелось

Осчастливить поцелуем!»

Так любезно наши дамы

О поэте рассуждали,

Между тем как на чужбине

Изнывал я от печали.

Солнце юга не согреет

Тех, кого терзает холод.

От воздушных поцелуев

Не уймется в сердце голод.

Отрывок. Перевод В. Зоргенфрея

Блаженный миг – когда устами

Бутон трепещущий примят;

Не меньше счастья нам дарует

Цветущей розы аромат.

Из «Книги песен» (1827)

Прими же песнь, что чистым сердцем Прими же песнь, что чистым сердцем спета;

Да не пребудет жизнь моя бесследной!

Я знак любви тебе оставил бедный, —

Когда умру, не забывай поэта!

«Я в старом сказочном лесу!..» Перевод А. Блока

Я в старом сказочном лесу!

Как пахнет липовым цветом!

Чарует месяц душу мне

Каким-то странным светом.

Иду иду – и с вышины

Ко мне несется пенье.

То соловей поет любовь,

Поет любви мученье.

Любовь, мучение любви,

В той песне смех и слезы,

И радость печальна, и скорбь светла,

Проснулись забытые грезы.

Иду, иду, – широкий луг

Открылся предо мною,

И замок высится на нем

Огромною стеною.

Закрыты окна, и везде

Могильное молчанье;

Так тихо, будто вселилась смерть

В заброшенное зданье.

И у ворот разлегся Сфинкс,

Смесь вожделенья и гнева,

И тело и лапы как у льва,

Лицом и грудью – дева.

Прекрасный образ! Пламенел

Безумьем взор бесцветный;

Манил извив застывших губ

Улыбкой едва заметной.

Пел соловей – и у меня

К борьбе не стало силы,

И я безвозвратно погиб в тот миг,

Целуя образ милый.

Холодный мрамор стал живым,

Проникся стоном камень, —

Он с жадной алчностью впивал

Моих лобзаний пламень.

Он чуть не выпил душу мне, —

Насытясь до предела,

Меня он обнял, и когти льва

Вонзились в бедное тело.

Блаженная пытка и сладкая боль!

Та боль, как страсть, беспредельна!

Пока в поцелуях блаженствует рот,

Те когти изранят смертельно.

Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс!

Любовь! О любовь! За что ты

Мешаешь с пыткой огневой

Всегда твои щедроты?

О, разреши, прекрасный Сфинкс,

Мне тайну загадки этой!

Я думал много тысяч лет

И не нашел ответа».

Это все я мог бы очень хорошо рассказать хорошей прозой… Но когда перечитываешь старые стихи, чтобы, по случаю нового их издания, кое-что в них подправить, тобою вдруг, подкравшись невзначай, снова завладевает звонкая привычка к рифме и ритму, и вот стихами начинаю я третье издание «Книги песен». О Феб-Аполлон! Если стихи эти дурны, ты ведь легко простишь меня… Ты же – всеведущий бог, и ты знаешь очень хорошо, почему вот уже столько лет ритм и созвучия слов не могут быть для меня главным занятием… Ты знаешь, почему пламя, когда-то сверкающим фейерверком тешившее мир, пришлось вдруг употребить для более серьезных пожаров… Ты знаешь, почему его безмолвное пылание ныне пожирает мое сердце… Ты понимаешь меня, великий, прекрасный бог, – ты, подобно мне, менявший подчас золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы… Ты ведь не забыл еще Марсия, с которого заживо содрал кожу? Это случилось уже давно, и опять явилась нужда в подобном примере… Ты улыбаешься, о мой вечный отец!

Писано в Париже,

28 февраля 1839

Генрих Гейне

Страдания юности

Сновидения

«Мне снился пыл неистовых измен…» Перевод В. Зоргенфрея

Мне снился пыл неистовых измен,

И резеда, и локоны, и встречи,

И уст сладчайших горестные речи,

И сумрачных напевов томный плен.

Вперед