Это называется отчаяние…

– Я расторгаю помолвку. Ваш бизнес с Вадимом меня не касается, я не обязана быть связующим звеном в этом всём, – обвожу дрожащим пальцем кабинет.

– Давай на чистоту, Лиза. Ты взрослая девочка, всё понимаешь. Или ты уже женщина? – жёсткая ухмылка играет на тонких губах, а у меня мурашки ползут по спине от его устрашающего вида. – Твой дядя – ничтожество. Никчёмный бизнесмен, плохой муж, отец. Дядя из него тоже так себе. Судя по тому, что творит драгоценная племянница, – произносит, как будто, речь о чём-то обыденном. – Благодаря мне ваша семья на плаву и до сих пор не пошла ко дну.

– Но почему платить должна я?! – восклицаю в отчаянии. – Это несправедливо!

– Справедливость – это роскошь, которую мы не можем себе позволить, – выдаёт он, словно это аксиома. – В нашем мире решения принимаются не на основе морали, а на основе выгоды. И ты должна это понять. Мой сын захотел тебя, вот и всё, – бесстрастно разводит руками.

– Я не игрушка! Вы не можете купить меня для Демьяна! – Меня бросает в жар, хочется сбросить с себя слишком плотный плед и вдохнуть полной грудью, но не могу позволить себе подобного.

– Значит так, слушай меня сюда, сопля, – устав от затянувшегося разговора и игры в хорошего полицейского, Шведов подрывается на месте. Стул откатывается и с грохотом ударяется о стену.

Отец жениха широким шагом пересекает пространство, хватая меня за горло. Страх пронизывает каждую клеточку, но внутри загорается искра сопротивления от происходящей несправедливости.

– Что вы делаете? – Дёргаюсь, но вторая рука хватает мои волосы, сжимая в кулаке у самых корней. – Отпустите! – кричу я, стараясь вырваться из его хватки. Мой голос звучит испуганно, но я не собираюсь сдаваться.

– Выйдешь за Демьяна, как миленькая. И будешь делать всё, что тебе скажут. – Костлявая ладонь перекрывает кислород. С ужасом смотрю в побагровевшее лицо некогда интеллигентного мужчины. – Ты, кажется, не понимаешь, с кем имеешь дело, девочка. Играешь в опасные игры, последствия которых могут быть ужасными.

– Вы не имеете права так со мной обращаться, – задыхаясь, кряхчу, хватая ртом воздух.

– Если ты ещё раз спутаешься с Князевским щенком, твой дядя не доживёт до свадьбы любимой племяшки, – от услышанного я замираю, переставая трепыхаться в захвате. – А может, не только дядя, но и вся ваша прелестная семейка. Знаешь, зима, гололёд. Вдруг Вадим не справится с управлением на дороге, как твой отец, к примеру? Хочешь проверить, насколько я серьёзен?

– Нет…

– Вот и умница, – медленно отпускает, и я отшатываюсь в сторону, едва ли удержав равновесие.

Схватившись руками за шею, растираю её. Сухой кашель сотрясает меня до такой степени, что боюсь выплюнуть собственные лёгкие.

Влас Шведов пообещал уничтожить всю мою семью, если я не выйду замуж за его сына. И видит Бог, он не лукавит и не запугивает меня напрасно. Он сделает это…

Агония – именно так я могу назвать своё состояние в последующие дни и недели.

После показательной «порки» в офисе неугодную племянницу силой вернули загород, домой. Речи о возвращении в общежитие даже не было. Я и не просила, не смела заикнуться. Моя жизнь закончилась. Остальное казалось не важным, дешёвой бутафорией в сравнении с тем, что было пережито рядом с ним...

Дома я превратилась в овощ, неспособный функционировать. Не жила, а существовала. Отказывалась есть, пить, разговаривать. Я лежала на постели и тихо рыдала, прощаясь с ярким вкусом жизни, которую толком не успела познать. Била сжатыми до боли в костяшках кулаками в грудь, заглушая душевную боль физической. Не хотела никого видеть, в особенности, Вадима. Жгучая обида на дядю душила, разрывала на мелкие частички. Впервые в жизни он поднял на меня руку.