– …Женщина выбирает тёмный путь… Так ей назначено. Спорить нельзя. Только рыцарь может спасти от пленения драконом.

Слушаю я Петьку и думаю: какая-такая женщина, и я-то здесь причём? А глаза его широко раскрылись, зрачки расширились, голос стал тише, но слова разборчивее.

– Стань рыцарем, стань рыцарем, стань… Найди волшебный меч…

– Она стоит на дороге, перед камнем жизни. Узкую тропинку не увидать отсюда. А дорога-то на три разваливается, тремя рогами чёрными торчит вперед. А на камне великий Мастер слова вырубил каменные. Не стереть их рукой голой…

Мне даже жутковато стало от этих слов, от вида Петькиного лица. И вдобавок как-то неудобно. Осмотрелся: вижу, никого рядом. Спрашиваю:

– Что же начертал великий Мастер на камне?

– Зачем вопросы? – отвечает мне Петька рассерженно, – Не торопи никого. Торопись сам. Тебе будет известно больше других… А на камне слова такие: налево пойдешь, – себя потеряешь, чужбинку найдешь. Направо пойдешь, – грош потеряешь, да брошь обретёшь. Прямо пойдешь, – кормило потеряешь, но душу спасешь.

После этих слов повернулся Петька от меня и пошёл. Услышал я на прощание шепот:

– …не упусти ветер. Время – ветер…

– Вот какая история. Ершов Ершовым, да попробуй разгадай.

Захар Петрович вопросительно посмотрел на отца Александра и поразился тому, как окаменели его красивые по-девичьи зеленые глаза.

– О чем ты, Сергеевич? – озадаченно спросил Беркутов.

Отец Александр прищурился, напряжение, исходящее от него, тотчас ушло.

– Ишь, образ какой избрал. Народный, древний, ёмкий. Развилка дорог, витязь на распутье… И камень… Всем камням камень. Какой молодец Петька-то наш, как считаешь, Захар Петрович? А разгадать попробуем вместе. Не сразу у нас получится, думаю. Но ко времени, к разговору вспомнил ты ту встречу.

Отец Александр коснулся ладонью локтя Захара Петровича, направляя к выходу из церковной ограды.

– Что касается женщины… О ней-то и хотел с тобой посоветоваться. Ты сегодня ближе к ней, чем я. Отдалилась она от церкви, и не могу я пока вернуть её на путь…

– Анастасия? – облегченно и в то же время обеспокоенно спросил Захар Петрович, – А ведь я почти уверен был, что она и будет центром нашей беседы.

– Сегодня… Как бы не опоздали мы. Раньше надо бы… Но примем данное как есть и из него исходить будем. Давно ты, Захар Петрович, встречался с ней?

Беркутов смущенно улыбнулся.

– Каюсь. Собирался-то долго, да все никак. Ведь как у нас иногда, что не касается лично либо служебных интересов, как-то уходит в сторону. Но на сегодня, признаюсь, в плане у меня обязательный визит к ней.

– Знаю, вас многое связывает. И юношеская дружба с Юрием Герасимовичем, да и к ней ты был в своё время неравнодушен. Не это ли мешает?

– Не скрою, их свадьба с Юрием была для меня неожиданностью. Я тогда только в школу полиции поступил, а Юрий в армию собирался. Думал, вот Юра уйдет на службу, приеду в отпуск и решу, как с ней. Но то когда было! Не то мешает. С личной судьбой, считаю, мне повезло.

– Именно. Супруга твоя, Марья Ильинична, достойна особых похвал.

– А откладывал я разговор с Анастасией по другой причине. Давно вижу, что с ней что-то не так. Петька, может быть, о ней говорил в своих загадках. Да я и сам… Главное в том, что перестал я её понимать. Уже больше года она другой совсем человек. Всё неузнаваемо: и глаза, и речь… Встречаю, и не знаю, что сказать. А она молчит, смотрит куда-то внутрь себя. Ждёт, вся жизнь в ожидании. Всю жизнь как часовой на посту.

– Верно, Захар Петрович! На посту! Сама назначила себя, а снять с караула некому. Отсюда всё и идёт.

– К тому же, Владимир Сергеевич, меня никто не отделяет от служебной личины. Куда бы ни пошёл, что бы ни сказал: вон участковый пошел, вот участковый сказал…