Что ловили зеркала в борделях ее иллюзий,

Увлекающих в запретный плен сочившиеся медом лозы.

В бесплодной, как фантазия, наготе пестрили отголоски дьяволов,

Прокравшихся в цветочные логова, дабы совратить мятежные иллюзии, —

Их обманы пробуждали из дремы долгожданные клятвы и богохульные молитвы,

И сады лоснились скользкими, как черное тело гадюк, грезами, утопая в кощунствах

Ласк и возбуждений, чья дрожь отдавалась пульсациями змеиных хвостов в густом эфире.

Как вампир, выскользнувший из шелков опьяненных кровью губ,

Порок насыщал плоды запретным вкусом – тонули в нем блаженства,

Набухая спелостью и обливаясь фонтанами, когда роковая гостья

Обнажала грудей пленительные бугры и медовый вкус предплечий,

Окутанных рясами роковых сладострастий: и стан ее наполнялся сочностью,

Как фрукт порочный, ужаленный осиным роем, что вожделел греха.

Изгибаясь в наслаждениях, райские кущи раздразнивали негу изобилием пыток:

Дьявольский сад скрежетал садизмами, завязнувшими на остриях плодоносных шипов,

Что вонзались в шелк кожи, как заточенные клинки: они пленяли трезвыми наконечниками

Бахрому чувственных удовольствий, которые окружали нежностью темные плети.

Распростершись на розовых подушках, змеи ловили эфир, заглатывая голодными ртами

Дрожащие лепестки, что лелеяли колыбели невинности, – их шлейфы вуалью колебаний вились

В амфорах лабий, чьи молитвенные гимны возносились к запретным древам,

Как фантомный ореол греха, украшенный ядовитыми тычинками и зазубринами жал.

Их отрава дурманила вереницы пленительных соблазнов, что вульгарные букеты раскрывали

Для чутких удовольствий, зыбкие лобзания пробуждая в негах трепетным касанием.

Нося в лоне своем начало дьявольское, кружили бутоны, виясь опьяненными стеблями

Вокруг червоточин, изъевших опахала и украсивших кружевом логова из кольев.

Привлекательные увлечения изысканностью садизма лелеяли сады:

Фруктовые плоды, как апокалипсис любовных ласк, возбужденный дразнящими хвостами, Страстно желали быть съеденными, вылизанными языками коварных змей, что вились

По гладким и влажным щелям блудной кожуры, окутанной прозрачным блеском:

И мякоть, растекшаяся месивом пряности, удручала цветочный аромат,

Который томился в дьявольских тисках, – они раскрывали пьяные зевы, соча ядовитый нектар,

И лобызали смертельный порок, встрепенувшийся блаженными гуриями над дрожью бутона,

Познавшего греховную напыщенность угрозы, что дразнила спелость набухших шипами борделей.

Бледные капли нектаров, стекая с бутонов, сочились порочными бурлениями меда,

Который расплескивался по лепесткам и стеблям, кутая их в плен своих запретных желаний.

Искусы влекли их дьявольскими удовольствиями, обещая роскошные дары,

Которые уповали на ловушки, и лицемерия окутывали подолы пышных балдахинов,

Что пленяли своими преступными беседками распустившиеся жала постелей, —

В них стоны были струящимися, как фонтаны, что, изливаясь из змеиных пастей, ловили эфемеры,

Скользящие меж плавных блаженств, чьи игры трепетали во мраке гордыни и тщеславия,

Прячась среди дерев познания добра и зла, поросших цветами и гибкими узлами плетей.

Скорпионьим ядом лаская греховные ловушки, пороки цвели, как чудо, как капкан из терний,

Блаженно распускаясь среди монстров и цветов, купающихся в божественном нектаре,

И страх, лелеющий целомудренной похотью шипы, ласкал проникновенность сладострастных поз,

Окружая их благодатью остроконечных хвостов, чьи жала были занесены над сотами и ранами,

И муки текли подобно нектарам, когда черный ствол стебля, извившись вокруг зрелых лоз,

Проникал в червивый плод, впиваясь в его гранатово-красные внутренности, —