– Ты взволнованный какой-то, – говорит она.

– Да… есть такое.

– Что случилось, расскажи мне.

– Мне не по себе.

– Расскажи.

– Да не, это так… свое.

– Послушай, отпусти все, расслабься.

– Не могу.

– Попробуй.

– Кать!

– Да, Андрей?

– Я хочу обратно.

– Куда?

– Обратно. Не прилетать сюда. Возвращаться – плохая…

– Прекрати, не говори глупости. Ты же не в прошлое вернулся, – перебивает меня Катя.

– Я боюсь прошлого, но сейчас я уже боюсь и настоящего… и… мне кажется, надо было остаться.

– Ты молодец, что приехал, – отвечает Катя и делает глоток через трубочку. – Тебе надо было прилететь сюда.

– Зачем?

– Чтобы понять…

– Что понять? Что понять, Кать?!

– Что есть люди, которые тебя…

– Кать… послушай. – Я смотрю ей в глаза. – Что было, когда я уехал?

Катя смотрит на меня, делает еще глоток, а потом начинает медленно говорить:

– Когда ты уехал – ничего не было, Андрей. Ни-че-го. Ты знаешь, мне до сих пор не верится, что мы с тобой два года не виделись. Два года. – Еще глоток. – Ты просто взял и исчез.

– Я не исчез.

– Ну да… и на звонки ты, конечно, охотно отвечал, и на сообщения тоже! – говорит Катя с сарказмом. – Но давай не будем об этом. Главное, что сейчас мы все вместе. Снова.

– Не все, Кать, – говорю я и слышу, как за спиной в районе бара что-то разбивается и кто-то вскрикивает, но не поворачиваюсь, а Катя смотрит на стол и молчит. – С нами нет…

– Не говори, – обрывает меня Катя, – просто давай не будем об этом. Только начинаем отходить от этого или пытаемся так думать.

– Прости. Но я не о Мире сейчас, – говорю я Кате, которая вопросительно поднимает на меня взгляд.

– А о ком?

– Об Алексе. Где он вообще?

– Я понятия не имею. Наверное, тусит где-то, где нет связи.

– Как он вообще?

– Да как все… – со странным волнением говорит Катя. – У него все так, как и было.

– Вы общаетесь?

– Мы с тобой только не общаемся. И то не мы, а ты нам перестал отвечать.

– Я немного другое имел в виду.

– Не понимаю тебя. – Катя пожимает плечами.

– Что было, когда я уехал от Светы?

Катя пристально смотрит мне в глаза, а потом куда-то сквозь меня, словно кого-то видит за моей спиной, но я не хочу поворачиваться в ту сторону, а потом она снова смотрит мне в глаза и говорит, качая головой:

– Ничего, Андрей. Ничего не было.

За стол шумно возвращаются Артем с Ксюшей, и наша беседа с Катей прекращается. Я смотрю на вращающийся диско-шар, осколки которого меня начинают пугать, и, когда мне становится максимально страшно, я закрываю глаза, желая, чтобы можно было их еще открыть.

Когда открываю дверь квартиры, хочу увидеть свет из гостиной, но он не горит, потом смотрю на часы и понимаю, что слишком поздно и все спят. В прихожей аккуратно стоят мамины туфли и рядом брошены Юлины кроссовки и рюкзак. Разуваюсь и прохожу в гостиную, свет включаю в режиме «полумрак», беру со стола апельсин и начинаю чистить. На столе раскиданы глянцевые журналы и газеты, в одной из которых напечатано фото мамы, стоящей в студии в окружении камер, на ней фирменный брючный костюм серого цвета, взгляд направлен в сторону зрителя, руки скрещены на груди. Вынос на обложке газеты написан жирным черным шрифтом: «Ольга Евстигнеева о жизни в кадре и за его пределами. С. 16». Падаю на диван и ищу интервью. Когда нахожу, сначала смотрю на фотографии, которые сделаны снова в студии, на фоне Останкинской башни, и еще несколько рабочих кадров из ее кабинета, где она проводит планерку с редакцией программы. Вопросы журналиста пропускаю, читаю только ответы мамы.