Ранней весной свиньи, содержавшиеся на откорме, забивались. Отец мариновал окорока и где-то в начале мая их коптил. Копчение осуществлялось холодным дымом и продолжалось трое-четверо суток. Окорока все лето хранились в кладовой и не портились – отец делал в кладовой особую вентиляцию. Копченая свинина шла на «быстрый перекус», а также мать использовала ее для приготовления первых блюд. Я особенно любил ее борщи и галушки с копченой свининой. Часть свиного сала шла на солонину, а часть перетапливалась в «смалец», который был основным компонентом для жарки картофеля и других овощей. Кстати, смалец использовали в качестве основного консерванта для хранения уже готовых мясных продуктов. Свиные мясо, ребрышки, домашняя колбаса обжаривались в смальце до готовности и заливались им. Такие «консервы» стояли все лето в прохладном помещении, чаще в погребе, и не портились. Неповторимой вкуснотой отличался приготовленный матерью «салтисон», или «сальтисон». Рецепт его приготовления в корне отличался от рецептов, публикуемых сейчас в интернете. Тщательно очищенный и вымытый свиной желудок начинялся не вареным свиным ливером, а кусочками отборнейшего мяса с чесноком и черным перцем, и запекался в духовке. Процесс запекания был довольно длительный – часов десять. Затем это изделие охлаждалось до комнатной температуры, и только потом его разрешалось есть. Самое большое мне удовольствие доставляло съедать корку сальтисона – стенки желудка, особенно его нижнюю часть, которая прожаривалась и хрустела на зубах.

Летом свежее мясо было довольно редким явлением в нашем рационе, потому что хранить его было негде. Холодильников тогда в нашей округе не было ни у кого. Если родители принимали решение приготовить какое-нибудь первое блюдо (борщ или какой-нибудь суп) на мясном бульоне, то для этой цели рубили старую курицу. Когда такой «дичи» не было, то посылали кого-нибудь из детей (чаще всего это был я) на наш пристанционный рынок занять очередь за мясом. Часам к десяти в маленький мясной ларек привозилась только что освежеванная говяжья или свиная туша. Чтобы выбрать кусок мяса, к этому времени на рынок уже приходили отец или мать, и тогда моя миссия стояния в очереди заканчивалась.

Мяса покупали немного – «на раз» – и поэтому оно съедалось сразу. Этому предшествовал целый ритуал. Вареные целая курица или кусок мяса выкладывались на тарелку или чашку, которая ставилась в середине стола. Никто не приступал к еде, пока не начинал есть отец. После того как съедалась положенная каждому порция первого блюда – борща или супа, отец торжественно делил мясо на порции и выкладывал каждому на тарелку. За столом, пока мы ели, всегда соблюдалась полная тишина. На этот счет отец всегда повторял поговорки – «пока я ем, то глух и нем» или «пока я кушаю, то никого не слушаю».

После окончания обеда начиналось чаепитие. Самовара у нас дома не было, но был большой, литров на семь, алюминиевый чайник с изогнутым носиком. Вода в нем нагревалась на плите, поэтому, когда он ставился на деревянную подставку на стол, то всегда был немного подкопчен сажей. Рядом с ним ставился литровый медный заварной чайник с горячей заваркой настоящего индийского листового или кирпичного чая. Где такой чай доставала мать – одному богу известно. Но одно хочу сказать – у нас в доме на столе всегда был отменный чай. Чай мы пили со свежими сливками и с комковым сахаром вприкуску. Сахар у нас в то время чаще всего был кусковой. В магазине покупалась килограмм на пять в форме усеченного конуса целая литая голова голубоватого сахара. Отец сразу раскалывал ее на крупные куски. В конце обеда отец брал один из кусков, зажимал его в левой руке, а правой обратной стороной лезвия ножа делил его между всеми членами семьи. Как это у него получалось, не знаю, но всем доставалось поровну. Мне кажется, что вкуснее того семейного чая я больше в своей жизни ничего никогда не пил. Во время чаепития уже разрешалось все – разговаривать, шутить, смеяться.