– Понимаешь, Саша, очень затруднительно выбрать в своей жизни самый радостный день. Их, как и горестных, в любой жизни немало. Но самими радостными днями я считаю ваше рождение и возвращение отца с войны. Но и, наверное, одним из самых незабываемых в моей жизни событий является сообщение об окончании войны – День Победы. Это была такая радостная эйфория, что сейчас даже трудно представить. Люди выскакивали на улицу, обнимались со всеми – знакомыми и незнакомыми, смеялись, плакали, пели песни, плясали. Из домов выносились столы, скамейки. На столах появлялась выпивка, закуска, скорее всего, последняя, какая была в доме. За стол приглашался любой проходивший мимо человек. Это было что-то необъяснимое. Такого массового ликования я в своей жизни до этого просто никогда не видела.

Но окончание войны с Германией было преждевременной радостью. В начале августа началась война с Японией, непосредственное участие в которой принимал мой отец. Правда, эта война продолжалась меньше месяца и в начале сентября была завершена полным разгромом Японии.

В качестве 1-го номера пулеметного расчета отец участвовал в боевых действиях в Маньчжурии и на Курильских островах. Награжден медалями «За победу над Германией» и «За победу над Японией».

О войне отец не любил рассказывать и, когда я особо приставал с расспросами на эту тему, говорил: «Ну что может быть интересного и хорошего в людской бойне? Ничего. На войне, сынок, человеческая жизнь просто расходный материал. Умный и расчетливый, в лучшем смысле этого слова, командир к этому материалу относится бережно, а дурак и карьерист, как правило, его нещадно транжирит». Правда, находясь в застольной компании, в кругу таких же фронтовиков, отец, как и они, иногда рассказывал эпизоды из боевой жизни. Один из его таких рассказов мне просто врезался в память.

Дело было в Манчжурии. Отец тогда командовал расчетом станкового пулемета. Расчет состоял из двух бойцов. Первый номер пулеметного расчета, он же командир и пулеметчик, был мой отец. Вторым номером, который являлся помощником первого, был молодой, почти мальчишка, парень из казанских татар. Наши войска шли по лощине между сопок и попали под перекрестный огонь замаскированных японских пулеметных дотов и снайперов. Срочно пришлось окопаться. Пока наша артиллерия долбала по сопкам, они успели выкопать глубокий окоп с нишами с обоих сторон, чтобы можно спрятаться от верхового огня. Как только замолчала артиллерия, отец высунул голову из окопа и быстрым взглядом пробежал по склонам сопок. И тут он заметил, как от одной из сопок блеснул едва заметный солнечный зайчик. Отец понял, что этот зайчик является не чем иным, как отсветом от снайперской оптики и быстро упал на дно окопа.

– Лежи и не высовывайся, – прокричал он напарнику, – наверху снайпер!

Второй номер последовал примеру первого и тоже плюхнулся на дно окопа. Но, вероятно, не совладав со своим природным любопытством, он все-таки приподнял голову над бруствером и тут же получил пулю в лоб.

Справедливости ради надо сказать, что и другие отцы-фронтовики почему-то старались давать своим детям очень дозированную информацию о войне.

Беда нашу семью обошла – за время боевых действий отец даже не был ранен.

Отец домой вернулся в конце 1945 года. Трофеев с войны он, как многие фронтовики, практически не привез. По своему характеру и воспитанию отец считал, что отбирать, тем более грабить, не просто грех, а преступление.

Как он потом рассказывал, что все-таки кое-какие вещи выменял у японцев на продукты. С чемоданом этих вещей он ждал парома с одного из Курильских островов во Владивосток. Вместе с ним ждал парома и некий капитан-интендант, лет двадцати пяти, еврей по национальности. Этот капитан вез с собой три чемоданчика иголок. Отцу в то время было почти сорок лет, и вероятно, несмотря на большую разницу в званиях, этот довольно почтенный возраст способствовал некоторому откровению между ними. Капитан говорил, что то, что он везет, при существующем в стране дефиците – целое состояние.