Ирина и сейчас видит это удивительное сходство, как будто художник писал бабушкин образ. Бабушка так и осталась в её памяти статной красивой женщиной, доброй и заботливой. Ей был сорок один год, когда началась война. Потеряв мужа, она осталась верна ему до конца своих дней.

Её родители погибли в германской войне двенадцатого года и, она двенадцатилетней девочкой попала в детский приют. Маша (так звали её) красиво пела и батюшка, одной из церквей города Саратов, взял над ней опекунство. Мария до замужества жила у него в семье, пела на службах. Батюшка помог ей получить образование, и впоследствии она работала учителем в школе. К свадьбе батюшка приготовил своей воспитаннице хорошее приданое. Бабушка, открывая сундук, вспоминала ту счастливую жизнь, когда чужие люди окружали её заботой и любовью. Теперь в сундуке оставалось то, что сохранилось при обмене вещей на продукты во время войны.

Жили они скромно, расположившись в двух комнатах – большой горнице с русской печью и спальне. В горнице стояла широкая железная кровать с досками, поперёк которой спали ребятишки, пока были маленькие, а ещё – деревянный стол с лавками с двух сторон и напротив печи этажерка для посуды. Некрашеный пол, стол и лавки, периодически скоблили ножом, после чего они были удивительно чистыми и жёлтыми. Дети частенько спали на печи, там всегда было тепло и уютно. А в спальне, кроме печки-«голландки» вместили ещё один стол, две кровати и бабушкин сундук. Ирина помнит пышные подушки и одеяла на гусином пуху, гусей-то держали по многу.

Во дворе дома возвышался сарай, состоящий из помещения, для коровы Зорьки с телёнком и клетки для свиней. Зорька – поджарая, палевого цвета, умудрялась сама доставать сено с крыши сарая, за что Татьяна всегда ругала её:

– Ест, сколько хочет, что с ней делать? Корма не напасёшься! Продавать жалко, молочная она, и держать как? Опять сено на крыше всё объела, ведь не хватит на зиму! Чем её по весне кормить будем?

Маленькая Ира не понимала тогда, что значит «молочная», но помнит, как мама доила корову после стада, а они, дети, тут же вставали в очередь с кружками. Мама прямо в них сдаивала молоко, и ребятишки пили его тёплым, пенистым.

В доме всегда был творог, сметана и сыр делали свой. В начале зимы, пока корова была не в запуске, намораживали молоко и хранили его в холодных сенях. А когда корова отелится, из первого удоя делали молозиво. Ира помнит его вкус, говорили, что оно очень полезное.

Свиней кормили варёной картошкой и обратом, его Татьяна приносила с молоканки в вёдрах на коромысле, она говорила, что его всё равно там сливают в канализацию. На обрате свиньи вырастали большие. Однажды по первому снегу надумали одну из них колоть. Мужиков соседских попросили помочь, а свинья от них убежала. Всей улицей её ловили, чтобы загнать обратно в сарай, думали в тайгу уйдёт. Подойти близко к ней боялись, хотели уже пристрелить, уж больно крупная она была, но потом, всё-таки, с большим трудом заарканили. Ира в то время с остальными детьми наблюдала за происходящим из окошка, и все смеялись над тем, как мужики падали, гоняясь за свиньёй.

Куры жили в отдельном помещении за перегородкой, там они сидели на насестах под охраной петуха, а он строго следил за порядком и не дай-то Бог в сарай забежит соседский петух – начиналась настоящая драка, перья летели во все стороны.

Летом курицы-наседки высиживали цыплят. Однажды, когда двухмесячная Ирочка спала в подвешенной, прикреплённой к балке в горнице, люльке, Валя и Юра переловили всех вылупившихся цыплят, которые вылезли из-под курицы, а та оставалась ещё на гнезде с оставшимися яйцами, и сложили цыплят на спящую сестрёнку. Они, напевали, что-то вроде колыбельной и пытались их усыпить, качая люльку. Цыплята же спрыгивали вниз, но дети их снова ловили и укладывали, а в это время перепуганная курица-наседка, обнаружив пропажу, металась по двору, ища свой выводок. Когда пришла бабушка из огорода, цыплята вокруг Ирины уже не шевелились. Вале в то время два годика было, а Юре три с половиной.