– Вы так быстро меня раскусили, или разгадали, или прочитали страницы моей заблудшей души, что я прям диву даюсь, вы провидец, доктор? – положив ногу на ногу, достаёшь сигарету, пододвигаешь стоящую пепельницу, закуриваешь.

– Вообще-то у нас не курят! Но раз уж вы начали, не стану вам запрещать, в первый и последний раз! Нет, я не провидец, просто большой опыт. Анастасия Александровна, ничего не получится, если вы сами не захотите себе помочь. Вы должны расслабиться, перестать капризничать. Я вам не враг, я всего лишь доктор. Обратите внимание, за ширмой стоит очень удобный диванчик. Кому как нравится, кто предпочитает без ширмы, а кому-то она необходима, чтобы обнажить душу. Так вот, я предлагаю вам поговорить, но немного в другом формате, не как пациент с врачом, а как пастырь с прихожанином.

– То есть – исповедь. Вы странный доктор… – смотришь на него, но всё же соглашаешься спрятаться за ширму, устроившись на диване. Диван оказался в меру мягкий, но удобный.

– И что теперь?

На потолке в углах прижились гипсовые ангелы, со стены напротив бледно-сиреневого цвета смотрел на тебя лик архангела Гавриила («Ангел Златые власы», XII в.)

– Расскажите что-нибудь?

– Я не знаю, что рассказывать, – лёжа жмёшь плечами.

– Вы любили?

– В каком смысле? – мурашки щекочут тело.

– Перефразирую вопрос. Входил ли в вашу жизнь мужчина, оставивший след?

Тишина. Ты молчишь. Знаешь ответ, он вертится на языке, просится на волю, надо высказаться. Это чувство горения, жжения внутри, оно притупляется, но от малейшей искры воспоминаний вспыхивает с новой силой, раздувая пламя невыносимой боли перед собственной слабостью чувств.

– У меня был такой человек.

– И где он сейчас?

– Умер.

– Расскажите о нём?

– Я тогда только развелась, и тут появился он. Он был красивый, умный, добрый. Я не сразу поняла, что влюбилась. Мы встречались достаточно до того, как он умер. Вот и всё.

– Вы скучаете по нему?

– Безумно.

– Вы успели сказать ему о вашем чувстве?

– Нет, не успела.

– У вас после него были мужчины?

– Нет!

– Сколько вы одна?

– Семь месяцев.

– Вы думали о том, чтобы пойти за ним?

– Нет.

– Вы ходите к нему?

– Нет.

– У вас есть совместные фотографии?

– Нет.

– Совместные личные вещи?

– Нет.

– Он вам снится?

– Иногда.

– Он вас зовёт?

– Нет.

– Вы идёте за ним?

– Да, я иду за ним.

– Хотите его вернуть?

– Не знаю…

– Что именно вы любили в нём больше всего?

– Его запах… Такой коктейль: кожа, парфюм и сигареты. Я не могла им надышаться, это химия какая-то, дурман…

– Вы храните его вещи?

– Нет.

– У вас есть его вещи?

– Брелок.

– Опишите его.

– Эйфелева башня. Он привёз её мне из Парижа. Мы потом долго планировали наше путешествие по Европе.

– Ваши сексуальные отношения вас устраивали?

– Очень даже устраивали.

– С вашим мужем вы испытывали те же ощущения, что и с вашим мужчиной?

– Нет, ощущения были разные.

– Насколько разные?

– Это не объяснить.

– Вы изменяли своему мужу?

– Нет!

– Вы хотели когда-нибудь изменить своему мужу?

– Да, хотела, но не могла.

– Чего вы боялись?

– Осуждения, презрения…

– Что ещё? Я чувствую, вы не договорили.

– Я боялась быть похожей на мою мать, – шепчешь ты.

– Расскажите о своей матери?

– Да я её особо не знаю. Она бросила меня в трёхлетнем возрасте. Я жила с папой, а мою сестру воспитывала бабушка. Мать строила свою личную жизнь, гуляла направо и налево, а мой папа сгорал от стыда, когда ему на каждом углу рассказывали про пьяные загулы его жёнушки. Смотрели на него и ждали реакции. Хихикали за спиной, тыкая пальцем, что он рогоносец. А папа сожмёт мою маленькую ручку, стиснет зубы и пройдёт мимо. Я не знаю, как он не сошёл с ума от обиды, как не убил её, не зарубил топором. Он всё носил это в себе. Смотрел на неё, на нас, маленьких, и продолжал жить дальше, растил, кормил, воспитывал нас, как мог. Пока однажды его измученное сердце не остановилось… Он умер, мне было одиннадцать лет, и я помню этот день, и вижу, и не могу забыть, не хочу забыть, и эта моя тоска по нему живёт со мной. И если бы пришлось выбирать, кого воскресить, я бы выбрала только его.