Большее началось после бани, в цокольном этаже дома.

«Любовь сплачивает нас, – сказал Эдвард Нике, когда все вновь разделись, как-то привычно, по-деловому, по заведенному ритуалу, и расположились на красных гимнастических матах, расстеленных на каменном полу, при неярком желтом свете светильников в виде факелов из кованой стали и темного дерева. – Любовь есть Закон, и мы ему следуем».

«Чувствуй себя как дома», – прибавил он.

На его сильном жилистом теле не было одежды и не было татуировок, у единственного из всех. Логинов набил гексаграмму на плече, а Полина украсила себя гексаграммой между лопаток. Сейчас Логинов целовал ее, крепко прижимая к себе ее тело с грудью третьего размера, а она, отвечая ему, смотрела одним глазом на Нику и Эдварда.

«Ревнует? – подумала Ника. – Если не хочешь получить нож в спину, не поворачивайся спиной к ревнивой женщине. Полина была приветлива и дружелюбна, но кем она может стать?»

Ника села на мат.

В полуподвальном помещении было прохладно, даже холодно, и кожа покрылась мурашками, остыв после бани.

Эдвард поманил к себе Ингу, к которой сзади пристраивался Ворон:

«Иди к Нике. Покажи ей, что ты умеешь. Вы подружитесь, вот увидишь».

Ника думала, что Инга откажется и что-нибудь дерзко скажет в ответ сквозь зубы – но, странное дело, – Инга встала, подошла к Нике и села рядом.

«Не боишься? – спросила она. – Я кусаюсь, у меня острые зубы».

«Не боюсь, – сказала Ника. – Кусай».

Инга укусила ее за язык больно, до крови, и затем вернулась к Ворону, который в это время смотрел на Нику своими черными демоническими глазами, словно раздумывая, каким способом ее умертвить. Нет, он не ревнивец. Он просто псих. Они тут всего того. Чтобы стать своей, нужно стать такой же. Ничего, ничего, она справится. Она сама в паре шагов от безумия. Уже не холодно. Сидя на красном мате, она чувствует вкус крови во рту и желание сделать два шага вперед. Она видит голубые глаза Эдварда и глаза Юли, которая идет к ним как ожившая картина художника-авангардиста.

Юля садится рядом с ней. Эдвард тоже садится.

«Как тебе тут? – спрашивает он. – Нравится»?

«Да», – отвечает Ника.

«Мы поможем тебе найти себя, но и ты должна помочь себе, иначе ничего не получится. Давай мы завяжем тебе глаза».

Завязали.

Она почувствовала, как к ней прикасаются разные руки, как ее целуют разные губы; она отвечала им; ее уложили спиной на мат, и кто-то входил в нее, а потом ее поставили на колени и продолжили.

«Нет, ты не мент, – услышала она голос Эдварда перед собой, в то время как кто-то двигался сзади. – Таких ментов не бывает. Или нет? Может, ты суперпрофи»?

«Да, – сказала она, подстраиваясь под ритм толчков. – Так и есть. Суперпрофи».

Больше она ничего не сказала, так как Эдвард занял ее спереди и через несколько минут излился в нее теплыми фонтанчиками, надавив ладонями на затылок.

В течение следующего часа любовь продолжалась, подпитываемая какими-то таблетками, от которых Ника не отказывалась, – а потом все сели в круг, голые, горячие, при свете факелов на стенах, и в центр круга посадили Нику.

«Второй этап посвящения, – сказал Эдвард. – Готова»?

Ника кивнула. Жар напитывал ее мокрое тело, прокатываясь всполохами от пяток до макушки, и монстры сладострастно рычали внутри, требуя добавки. Она не хотела искать убийцу среди тех, кто сидел в круге. Она не верила, что убийца здесь. Кто это? Ворон? Билли? Логинов? Эдвард? Кто-то из женщин? Вглядываясь в них, она пыталась вернуть себя в ту, прежнюю реальность, где ее подруга была мертва и требовала отмщения, – но никак не могла вернуть, как ни старалась. Сидя в центре круга, в окружении семи обнаженных людей, после оргии, которую здесь называли любовью, Ника ждала, что будет дальше. Ей было интересно, что будет дальше. Ей хотелось продолжения.