– В Стокгольме. Я специализировалась на славянском отделении. Поэтому изучала польский и русский языки.

– А вы раньше бывали в России? Или в СССР?

– Нет, никогда.

– Странно, мне иногда кажется, что я вас где-то видел.

Сигрид закусила нижнюю губу, не решаясь посмотреть на него.

– У вас довольно распространенная для Швеции фамилия. Простите, но, когда вы оформляли документы в аэропорту, я обратил на это внимание, – продолжал Дронго.

– Да, Андерссон довольно распространенная в Швеции фамилия, – сказала Сигрид, на этот раз не улыбнувшись.

Она выжидательно смотрела на Дронго, словно предугадывая его следующую фразу. Но в этот момент в разговор вмешался Роудс, и слова, которые просто обязан был произнести Дронго, она не услышала.

– У вас есть где остановиться в Москве? Или вы будете жить с нами в отеле?

– Конечно, у меня есть своя квартира, – кивнул Дронго, – но я буду жить вместе с вами. И не из соображений экономии. Во-первых, так удобнее, во-вторых, я собираюсь часто наведываться на свою квартиру, а судя по документам, которые вы мне дали, там могут оказаться люди, не очень заинтересованные в моем успешном расследовании.

– Вы все-таки надеетесь что-то найти? – тяжело вздохнув, спросил сенатор Роудс.

– Безусловно. И начать я хочу сразу с экспертов. Здесь две подписи патологоанатомов. Профессор Бескудников и эксперт Коротков. Я немного слышал о первом из них. Он достаточно известный специалист в Москве и вряд ли мог допустить такой просчет.

– Мне об этом тоже говорили, – помрачнел Роудс, – следователи прокуратуры ссылаются именно на него, когда говорят о том, что экспертиза была проведена верно. Они убеждены, что Бескудников не мог ошибиться. Но я ведь знаю, что он ошибся.

– Это мы проверим на месте, – кивнул Дронго. Разговаривать с Роудсом было достаточно сложно, приходилось говорить громче обычного. Между ними сидела Сигрид. А разговаривая громко на английском языке, они обращали на себя внимание даже в полупустом салоне первого класса.

Роудс замолчал, снова закрыв глаза. Сигрид тихо сказала Дронго:

– Он очень тяжело переживает смерть старшей дочери. До сих пор носит в кармане ее фотографию.

– Понимаю, – нахмурился Дронго.

В последнее время он плохо себя чувствовал, по ночам болело сердце, словно его прежняя беспорядочная и опасная жизнь мстила ему таким образом. А может, сказывались последствия тяжелого ранения в Нью-Йорке, когда он чудом остался жив.

Любезная стюардесса принесла еду, и они отвлеклись от темы, столь страшной для Роудса и объединившей этих трех пассажиров.

В Москву они прилетели поздним вечером. В аэропорту их встречал автомобиль, присланный из американского посольства. В отеле «Балчуг» были заказаны номера для всех троих. Сигрид позвонила прямо из самолета по мобильному телефону и заказала номер для Дронго.

– Вы будете ужинать? – спросила она, когда они вышли из автомобиля у входа в отель.

– Да, – улыбнулся Дронго, – это сказывается на моей комплекции, но я люблю плотно ужинать по ночам.

– Как французы, – засмеялась Сигрид, – в таком случае увидимся через полчаса в ресторане.

– А мистер Роудс?

– Он никогда не ужинает так поздно, – пояснила молодая женщина, проходя следом за сенатором в здание.

В Америке прочно прижились нетрадиционные законы феминисток, и мужчины уже не обязаны были уступать место женщинам, тем более собственным секретарям.

Поднявшись в свой номер, Дронго по привычке принял душ, переоделся и ровно через полчаса спустился вниз, чтобы поужинать со спутницей. Она по-прежнему его очень интересовала, так как все время казалось, что он видел где-то ее лицо. Усевшись на диван в холле отеля, он терпеливо ждал Сигрид. Наконец она появилась в другом конце холла. Теперь на ней был голубой брючный костюм, волосы распущены. Она была очень похожа на ту, другую женщину, которую он знал когда-то, в другую эпоху. И не похожа одновременно.