Ценьтьзянтунь, 31 августа 1905 г.

Дорогой Папа!

Вчера сюда заезжал Стахович и рассказал, что японцы отказались от своих требований, касающихся Сахалина, сокращения русских вооруженных сил на Дальнем Востоке и от выдачи интернированных в нейтральных портах военных судов. Они даже не требуют выплаты контрибуции более чем 1 200 000 000. Если эти телеграммы – не пустые предположения, то, пожалуй, верно, что скоро у нас будет мир. Каким приятным триумфом будет наше возвращение в Россию!

Во всяком случае, странно, что Япония настолько смягчила свои условия. У них для этого должны быть серьезные внутренние причины, поскольку подобный мир отнюдь не имеет для них решающей выгоды, если принять во внимание их прямо-таки сказочные успехи – 3 эскадры уничтожено, первоклассное укрепление захвачено, 3 гигантски больших сражения выиграно и три других, столь же важных, Сахалин взят, и за всю войну, длившуюся полтора года, – ни единого провала, ни одной неудачной операции. С другой стороны, наша армия сейчас примерно в два раза больше, чем до Мукденского сражения, но как обстоит с организацией и как с высшим, так и с низшим командованием?

Я думаю все же, что с точки зрения реорганизации армии войну надо было бы продолжить, и еще какая-нибудь неудача была бы кстати. Назначение Мылова и Случевского (и тот, и другой выставлены вон из армии, так как они оказались негодными командующими корпусом) членами Государственного совета обороны, а также назначение Мау и Романова дивизионными генералами после того, как их из-за слабых нервов и негодного командования, сопровождаемых скандалом, отправили в Европу, ясно показывают, что самодовольные центральные органы не желают принимать во внимание опыт, полученный на сцене военных действий. Такой же выглядит и внутриполитическая ситуация.

Непокорность, не сулящая добра. Может ли манифест о Государственной думе удовлетворить все слои общества? Если призадуматься, что сильнейшей опорой революционных движений последнего времени были рабочие, то, по-моему, невероятно, что этого вечного очага недовольства совершенно не учитывают и им не дается возможности выбрать ни единого представителя. Правда, в России привыкли уступать, и во многом, но что-то не верится, что подобный манифест способен надолго умиротворить недовольных.

Поскольку скоро наступит мир, назначения Стаховича не утвердят, и ему придется снова взять на себя обязанность командира полка. Наш новый командующий бригадой Бернов, который, говоря между прочим, нравится мне не больше своего предшественника, к нашему великому изумлению, назначен дивизионным генералом (пока что, правда, временно). Для такого совершенно незаслуженного успеха достаточно, что он старый знакомый Линевича. Как видишь, здесь все еще в почете наши старые добрые принципы.

Производство в полковники продолжает быть нерешенным, и его не поменяли окончательно, как я раньше думал, на Владимирский крест. Все же боюсь, что окончание войны вызывает у командования нежелание раздавать награды повышениями. Было большой неприятностью, что я не мог устремиться сюда сразу, как только разразилась война. Если бы это произошло, у меня были бы большие возможности командовать теперь собственным полком. Если меня сейчас произведут в полковники и годы службы будут начислять с февраля, то может пройти еще с год, прежде чем я получу полк. Возвращение для разматывания того невообразимо запутанного клубка, который я после себя оставил, не пробуждает во мне жажды жизни. Бог знает, сколько всякого еще предстоит.