Язычники кричали, что всякий успех христианства будет в ущерб целости государства, что всякие попытки христиан к усилению и распространению своего учения будут гибелью для государства и что, наконец, разве можно терпеть, чтобы учение, последователи которого прибегают к таким средствам, как посягательство на драгоценную жизнь священной особы возлюбленного монарха, чтобы такое безнравственное учение дозволялось проповедовать безбоязненно и безнаказанно?

Некоторые указывали при этом еще и на то, что богатства, накопленные христианской общиной в Никомидии, легко могут послужить христианским жрецам для возбуждения восстания в городе и для найма убийц императора, если только это последнее злодеяние не совершит собственнолично какой-либо из фанатичных поклонников Христа. Эти и подобные им слухи успели возмутить, ожесточить и, наконец, привести в ужас несчастного Максимиана, и верховному жрецу было дано знать об успехе его проделки. Последний, не медля нимало, явился во дворец и как бы случайно стал опять говорить о зловредности христианской веры, о лицемерии и двоедушии ее последователей, которые прикидываются только набожными и думающими о Царствии Небесном, а на самом деле все помыслы свои направляют к тому, чтобы разрушить империю, свергнуть с престола Максимиана и, если возможно, умертвить его, а на развалинах монархии основать свое собственное коммунистическое государство, одну колоссально-гигантскую общину людей, где бы не было ни императора, ни вельмож, ни правителей, ни войск, но где бы народ управлялся сам собой, по собственной своей воле.

Рассуждая на этот раз, по-видимому, спокойно и равнодушно, великий жрец превосходно успел в своих намерениях. Известно, что даже самый маленький и незначительный человек, и тот готов решиться на крайность, если дело повернется настолько серьезно, что станет грозить его жизни, здоровью или достатку. Если же при этом человек занимает какой-либо служебный или общественный пост, то опасения его делаются еще понятнее: он, как утопающий за соломинку, хватается за всякое средство, лишь бы только удержать в своих руках ту власть, которой он в настоящее время обладает.

Что же мы скажем о том человеке, который обладает такой властью, выше которой уже нет на земле?

О, разумеется, он употребит все свои силы на то, чтобы удержаться на престоле, он все сломит и свергнет на своем пути к славе и могуществу, он все принесет в жертву своиму идолу – своему «я».

Так точно и Максимиан.

Услышав от верховного жреца об опасности, угрожающей как его трону, так и лично ему, он стал часто совещаться с ним о мерах, ведущих к охранению его жизни и власти и, наконец, так сильно подпал под влияние этого человека, что дня не мог обойтись без него.

А великий жрец, со своей стороны, весьма хорошо этим воспользовался.

Между тем во дворце государя совещания шли одно за другим, но решений еще не последовало и мер никаких не принималось. Максимиан, видимо, терял голову и не знал, что ему делать, за что ухватиться. Он часто советовался со своим другом, стариком Диоклетианом (тогда в Никомидии было два государя и оба с одинаковой императорской властью – Диоклетиан31 и Максимиан), что ему делать, но старый друг успокаивал его только тем, что советовал выжидать время и присмотреться к обстоятельствам, полагая, что эти последние повернутся благоприятнее для дел империи, нежели для христиан. На самом же деле, Диоклетиан сам выжидал время, стараясь захватить власть в свои руки, чтобы править империей единолично, не делясь ни с кем ни почестями сана, ни богатствами.