Из окна были видны цветочная шпалера, сквозь которую пробивался лунный свет, и грубо вырубленная каменная горгулья, показывавшая язык прохожим. С неба лил ледяной дождь. Когда Лулу потянулась к оконной щеколде, в ее ладонь вонзились острые осколки.

Она отдернула руку и выругалась. Поправив очки, она вновь взглянула в окно. Горгулья поменяла место. Теперь вместо профиля ее уродливое лицо было видно почти на три четверти.

Сердце заколотилось так, что заболела грудь.

«Мне нужны новые очки, – подумала Лулу. – Зрение подводит».

Тем временем горгулья повернулась к ней лицом. И обнажила страшные длинные зубы.

– Господи Иисусе! – вскрикнула потрясенная Лулу.

Горгулья двигалась к дому, жутко щелкая зубами. Тянулась к открытому окну. За ней прыгала маленькая лягушка-флейтистка, купленная Лулу неделю назад. Ее флейта превратилась в длинный зазубренный нож.

– Никому нет до тебя дела.

Лулу резко обернулась к телевизору. С экрана на нее насмешливо смотрела огромная рисованная змея с ухмыляющимся лицом Мэла Гибсона.

– Если ты умрешь, никто этого не заметит. У тебя ведь никого нет, правда, Лу? Ни мужа, ни ребенка, ни семьи. Никто не даст за тебя и ломаного гроша.

– Чушь! – Увидев боковым зрением, что горгулья и ее спутница находятся уже в каком-то футе от дома, Лулу вскрикнула от ужаса. Голодная горгулья щелкала зубами, а нож прорезал густой туман со свистом, напоминавшим стук метронома.

– Бред! – Тяжело дышавшая Лулу неловко потянулась к шнуру.

Когда окно захлопнулось, она поскользнулась и упала на пол.

Едва отдышавшись, Лулу поднялась на колени, заплакала, подползла к корзине для рукоделия и достала оттуда две вязальные спицы. Сжимая их в кулаке, она осторожно встала.

Когда она набралась мужества и подошла к окну, шел мелкий теплый дождь; туман рассеялся. Облупившаяся уродливая горгулья стояла на своем обычном месте и показывала язык следующему прохожему.

Лулу стояла у окна, пока в телевизоре снова не началась пальба. Она вытерла ладонью пот со лба.

– Вот что делает с человеком лишний бокал «шардонне», – вслух сказала она.

Но все же – впервые со времени переезда – она вышла на улицу, обошла маленький домик, вооруженная спицами, и плотно заперла все окна и двери.

– Даже самый последний трудоголик имеет право на выходной, – сказал себе Сэм, выезжая из поселка. Он целыми днями сидел за письменным столом, проводя совещания, раздавая задания и изучая отчеты. Если не проветрить мозги, они просто изжарятся.

Как-никак стояло воскресенье. Дождь наконец унесло в море, и остров сверкал, как драгоценный камень. Задача Сэма требовала выяснить, что на этом клочке земли изменилось, а что нет. Это было не менее важно, чем карнизы и выступы.

Именно этой чувствительности не хватало предыдущему поколению Логанов. Сэм всегда знал, что его родители считали двадцать с лишним лет, проведенных на Трех Сестрах, чем-то вроде ссылки. Именно поэтому они так часто искали предлоги удрать на материк, а после смерти деда уехали туда окончательно.

Остров никогда не был для них домом.

Вернуться на него предстояло Сэму, потому что для него остров действительно был родным. Итак, один из ответов, за которыми он сюда приехал, теперь был найден. Три Сестры принадлежали ему, а он им.

По воде скользили прогулочные яхты – как моторные, так и парусные. Их вид успокаивал Сэма и даже доставлял ему удовольствие. На темно-синей воде подпрыгивали оранжевые, красные и белые буи. Земля рвалась навстречу воде.

Он видел семью, собиравшую моллюсков, и мальчика, гонявшего чаек.

Логану встречались дома, которых десять лет назад здесь еще не было. Он внимательно разглядывал улицы, прохожих, деревья. Потемневшее серебро кедров и пышная листва лип навевали на него светлую грусть. «Все растет, – думал он. – И люди, и природа».