– Мамочки! – пробормотала она.

Над ручьем – или на ручье, – стеной стоял туман. Высотой стена была, как тогда, примерно до неба, и она уже начинала падать на лесок.

– Мостик! – вскрикнул Носков.

Моня перевела взгляд на мостик – и не увидела его: мостик затопило туманом, выпиравшим из канавы. Моня с Носковым одновременно вскочили на ноги – поднялся и туман по ту сторону забора. И очень быстро скрыл от глаз удалявшуюся спину Буланкиной.

– Ба! – заорал Носков.

– Ну, что, насмотрелся? – отозвалась Ба. Оказалось, она была рядом, просто в малину не полезла. – Давай ужинать. Сколько тебя ждать!

Вид у Носкова был самый, что ни на есть, насмотревшийся.

– Вот видишь, – сказал он Моне, – вовремя я вернулся!

Иногда Моне хотелось, чтобы их участок был где-нибудь в конце улицы, как у Носкова. Потому что мимо Носкова ходили и ездили только с одной стороны, и то редко, а мимо Мони – с двух, причем то и дело. А все из-за того, что когда-то дачные участки распределяли по жребию – кому какой номер достанется. И прадедушка вытянул четвертый, но это очень далеко от станции, за речкой, а Горбунка еще не было, и никто даже не подозревал, что он появится. Вот прадедушка и поменялся с кем-то на девяносто пятый, а участок с этим номером оказался угловым.

Так что ничего не поделаешь.

Одним углом он выходил на перекресток. Участок Алевтины Семеновны тоже выходил одним углом на этот перекресток. И участок тети Вали и дяди Пети Муриковых. И еще четвертый, необитаемый. Монина улица пересекалась там с проездом, который одним концом утекал в лесок, а другим вливался в соседнюю улицу. На перекрестке вечно стояли какие-нибудь тетеньки или дядечки и рассказывали друг другу про свою жизнь. А после собраний те же тетеньки с дядечками там же чем-нибудь шумно возмущались. Но собрания, к счастью, случались раз в год.

Понятно, что у народа с соседней улицы был свой перекресток. Но тамошний народ своим перекрестком не пользовался, а болтать приходил на Монин. И для этого еще проходил по проезду мимо длинной стороны ее участка. И когда в леске хотел погулять, тоже проходил. И на собрание – потому что его устраивали в леске. В общем, проходной двор!

Конечно, Монин перекресток был симпатичнее, потому что на каждом углу что-нибудь росло. На Монином – черемуха, на необитаемом – куст орешника, у Алевтины Семеновны – верба. А у Мурика стоял столб с фонарем, чтоб вечером не страшно было возвращаться из гостей.

Вообще-то Моне и самой случалось стоять подолгу на перекрестке. Но где еще стоять, если твой участок – вот он? Тогда родители приезжали на дачу на электричке, с рюкзаками, а Моня их в пятницу вечером встречала. Но потом появился Горбунок – так папа прозвал их бежевую машину. И родители стали приезжать в субботу утром к завтраку. Потому что на машине в субботу утром на дачу приезжать быстрее, чем в пятницу вечером.

В эту субботу они тоже приехали к завтраку и опять не привезли Горошине сказок. Привезли ей раскраски, Моне бадминтон, а Бабуле – большой альбом Серова.

Мама сказала:

– Бабуля, отдыхай, а мы займемся хозяйством.

– Хорошо, – кивнула Бабуля, – пойду сейчас отдыхать на собрание.

– Ой! – воскликнула мама. – Я и забыла!

А папа спросил:

– А зачем нам, интересно, лишнее собрание? У нас как собрание, так плату за дачу повышают. В июле уже повысили. Может, не ходить, а то еще повысят?

– Говорят, кто-то лесок собирается застраивать, – объяснила Бабуля. – Поэтому и собрание.

– Как?! – хором закричали Моня и мама.

А папа сказал:

– Ого! Тогда я, пожалуй, с вами схожу.

И они с Бабулей, взяв складные табуретки, отправились в лесок. Вместе с толпой народа, валившей через перекресток. Все остальные тоже несли складные табуретки, или складные стулья, или просто скамеечки. Потому что собрания проходили на поляне под дубом, сразу за Муриковым участком.