Однажды я засёк всплеск большой рыбы в новом для меня месте. На следующее утро я выбрал особо крупного кузнечика и забросил его под нависавшие деревья. Последовала немедленная хватка, поплавок утонул, но… подсечка вышла пустой. Потом я где-то прочёл, что крупную добычу голавль иногда при первой хватке «обминает», а затем хватает повторно.

Расскажу ещё про один случай. Проходя мимо густо нависшего над водой ивняка, я раздвинул его ветви и в окнах увидел медленно движущихся у поверхности голавлей. Я сорвал подвернувшуюся ромашку, оборвал лепестки и бросил жёлтое сердечко в воду. Тут же один голавль поднялся и схватил тонущее сердечко. Это меня задело, я максимально укоротил удочку, снял поплавок, насадил корочку и осторожно опустил её между ветвями в окошко поперечником меньше полуметра. Тут же последовала хватка, рыбу пришлось поднимать на леске среди веток, за которые она несколько раз цеплялась, но всё же была извлечена.

Сорога была приловом к голавлям, но она ловилась в других местах, в придонном слое, и не представляла особого интереса.

В конце июля я уехал, сделал кое-какие дела, но у меня оставалось ещё две недели отпуска. Я решил ещё раз проведать андобских голавлей. За это время погода изменилась, стало заметно прохладнее, прошли дожди, голавли уже не ходили и не плескались поверху. На червей, которые появились после дождей, жадно клевали мелкие окунишки. На глубине же на хлебные насадки вяло клевала только сорога.

Однажды утром мне случилось поймать маленького лягушонка (их вдруг появилось много). Я снял со спиннинга блесну, привязал тройник, а на тройник насадил лягушонка и забросил с руки на дно недалеко от берега. Вдруг леска натянулась, и пошла разматываться катушка. Я подсёк и после недолгого сопротивления вытащил севшего на тройник горбатого окуня примерно на 400 г. Это меня заинтересовало. Я поймал второго лягушонка и насадил на крючок удочки, увеличив крючок, грузило и поплавок. Наживку в этот раз забросил подальше, так что лягушонок, зацепленный за ляжку, плавал в придонном слое. Спустя 10 минут случилась поклёвка. Я ожидал опять окуня, но в этот раз вышел голавль привычного размера, граммов на 800. Итак, в эту пору голавли брали в придонном слое и проявляли хищнические инстинкты. Поскольку при насадке лягушонка за лапку бывали случаи, когда рыба безнаказанно срывала его, я опять применил насадку на маленькие тройники, и сходы прекратились. Так несколько дней я ловил вперемежку голавлей и хороших окуней, по полкило. Но брали они не в одном месте!

Как-то в самом устье Андобы появился рыбак на лодке. Мы обменялись словами. Он ловил на донку, в отвес, чередуя на крючках червя и лягушонка, и пожаловался на бесклёвье. Следовательно, клёв был не повсеместный. Но этот разговор побудил меня порыться в запасах снастей и извлечь донку, на которую я в прошлом году ловил на Волге. Я переменил крючки, но поленился заменить поводки. Придя на своё место в кустах, прикормил размоченным хлебом, и, немного выждав, забросил донку метрах в пяти от берега, насадив её три крючка червями. Донка была без удилища, и я держал леску в пальцах, довольно неудобно присев на берегу. Недолго пождав, я почувствовал потяжку, удачно подсёк и ощутил на леске изрядную тяжесть. Но рыба сопротивлялась не сильно, и вскоре я вывел небольшого леща, распластавшегося по поверхности. Подтягивая его к берегу, я задумался, как брать рыбу. Подсака у меня не было, до сих пор я обходился без него, не такая уж крупная была добыча. Берег здесь образовывал отвесный уступ высотой с полметра, и втащить рыбу волоком было невозможно. Поднимать её из воды я тоже не рискнул. Пришлось лечь на землю, свесив пол тела над водой. Я схватил слабо шевелящегося леща за жабры, отполз назад, вытащил его под куст и положил в приготовленный садок. Вдохновлённый этим успехом, я возобновил ловлю, но в последующие полчаса поймал только пару сорог, на чём и кончил. Ни голавль, ни окунь на червя не позарились.