Личные вещи. Стихи Влад Южаков
© Влад Южаков, 2017
ISBN 978-5-4485-7186-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Личные вещи
Когда его терпение иссякло,
И стало жить совсем невыносимо,
Он вышел из себя и по вселенной
Помчался вдаль мерцающей звездой.
А тело без него мешком обмякло
И виделось чужим и некрасивым.
И всё, что было, показалось бренной
И никому не нужной ерундой.
Внизу вокруг него кипели страсти:
Там в трубки телефонные орали,
И про уколы в сердце говорили,
И делали дыхание рот в рот.
А он парил в невиданном пространстве,
Пронизывая времени спирали,
И пребывал в нездешней эйфории.
Но всё ж вернулся, сделав поворот.
Пришел в себя, порылся торопливо,
Забрал в былом двенадцать точных строчек,
Шесть добрых слов, четыре главных встречи,
Пейзаж в окошке с видом на прибой,
И твой давнишний взгляд – ещё счастливый,
Внимательный, влюблённый и порочный.
И вышел вон. Теперь уже навечно.
И дверь прикрыл тихонько за собой.
Странные сны
Бахтиёра измучили странные сны:
Будто он дворянин, будто он генерал,
И ему император огромной страны
Поручает войну на Востоке. Ура!
Генерала в поход собирает жена:
«Это ужас – без ванны, в крови и в грязи…
Понимаю, какие гостинцы… Война!
Но подарок с изюминкой всё ж привези».
Оставляя на пыльных дорогах следы,
За колонной колонна шагают войска
В те края, где всегда не хватает воды,
Но в избытке верблюдов, жары и песка.
А когда впереди показались враги,
Под разрывы картечи и маты команд
Генерал направляет в атаку полки
И решительным штурмом берёт Самарканд.
Откупиться желает коварный эмир.
Генерал благороден, но грозен: «Шалишь!».
И везёт императору славу и мир,
А красотке-жене – самаркандский кишмиш.
Возвратившись в столицу, идёт во дворец —
Получать за победу разнос от царя.
Он мечтает спокойно поспать наконец,
А вельможи вокруг говорят, говорят…
Генералу пора, он глядит на часы,
Но какой-то зарвавшийся пьяный майор
Преграждает дорогу, топорща усы:
«Регистрацию мне предъяви, Бахтиёр!».
Он садится на койке в холодном поту.
За промёрзшими стёклами вьётся метель.
Он не может понять, отчего ерунду
Видит каждую ночь, утыкаясь в постель.
Бахтиёр обдаёт кипятком «Доширак».
Испарилась бесследно дворянская стать.
Он выходит из дома в четыре утра
И Дворцовую площадь идёт подметать.
Чашка
Вроде, только вчера алым шёлком осины рдели,
А сегодня лишь кружевом чёрных ветвей качают.
Как мучительны ночи в холодной, пустой постели…
Раз опять до утра не уснуть, то хоть выпить чаю…
И она поспешила на кухню в ночной рубашке,
На конфорку поставила чайник и газ включила.
И достала из шкафа чудесной работы чашку —
Ту, что он в феврале подарил ей на годовщину.
Был фарфор удивительно тонок, почти прозрачен,
И блестел золотой ободок волоска не шире.
И неважно уже, кто тогда эту ссору начал,
Если нынче так пусто и тихо в большой квартире.
По каким океанам мотает её скитальца?
Сколько можно в подушку бессильно рыдать ночами?
И она всё крутила изящную чашку в пальцах,
И безмолвно пыхтел на плите полусонный чайник.
А когда телефон затрезвонил, в мгновенье ока
Тишину распугав, пустоту разорвав на части,
Чашка звякнула об пол, разбившись на сто осколков…
Может, люди не врут, утверждая, что это к счастью?
Мост
Он мякиш бросает на лёд с моста
И шёпотом жарко взывает: «Боже!
Как я ненавижу все эти рожи…
Я всех бы убил, чтоб начать с листа!
Какую бы я причинил им боль!
Дай, Господи, силы начистить морду
Любому из них, разнести всё к чёрту!».
И Бог отвечает: «Ну что ж, изволь…».
***
С утра потеплело, и снег раскис —
Тяжёлая, серая в комьях каша.
«Четвёртый, нас мочат! Где, сука, наши?!», —
По радиосвязи орёт танкист.
И слышит сквозь грохот: «Назад нельзя!
Тебе на подмогу послали роту!».
Он видит из люка скульптуры Клодта.
Он слышит: «Минута – чтоб мост был взят!».
На грязном мосту удивлённый конь
Таращит глаза на колонну танков —
Машины на Невский ползут с Фонтанки,
Нестройно ответный ведя огонь.
Но первый в колонне уже горит,
Стволом упираясь в фасад старинный.
Осколки и пули секут лепнину,
И сыплется гипс на сырой гранит.
Танкист получает приказ: «Вперёд!»,
А вслед за приказом – осколок в ухо.
Стучат пулемёты незло и глухо,
Роняя фигурки людей на лёд.
Танкист обмякает. В предсмертном сне
Он, брызгая кровью, хрипит: «Конечно…
Всё так неустойчиво, так не вечно,
Как этот размокший декабрьский снег»…
***
Мираж растворился, и прежний вид
Вернулся: прохожие, грязь, окурки…
И он, изумлённый, в промокшей куртке
С батоном в руке на мосту стоит
И хлебные крошки бросает вниз,
Туда, где по льдине гуляют утки.
А в пробке на Невском гудят маршрутки.
С утра потеплело, и снег раскис.
Генеральская дача
Генеральская дача стоит за высокой оградой —
Ну, не любит хозяин себя выставлять напоказ…
Никого из чужих, а внутри тишина и прохлада.
И задёрнуты шторы от слишком внимательных глаз.
Вот и нынче на чёрной служебной машине подъехал,
Безучастно взглянул на гуляющий в шортах народ,
Ухмыльнулся собачьему лаю и детскому смеху,
И исчез во дворе за железом тяжёлых ворот.
А на улице август – палящее солнце в зените.
Отгремела гроза и куда-то бесследно ушла.
И ни облака в небе – лишь две размахрённые нити
Тянет ввысь за собой самолёта стальная игла.
Это лето окрашено в жёлтый, зелёный и синий.
Этим летом, похоже, не в моде другие цвета.
И на тысячу вёрст – одуряющий запах полыни,
И дождинки блестят на отмытых от пыли листах.
И пока не с руки вспоминать про снега и морозы,
Детвора по ночам залезает в чужие сады,
Над высокой травой пролетают шмели и стрекозы,
И срываются с веток созревшие к сроку плоды.
Если б людям почаще вдыхать ароматное лето,
Больше было бы счастья и реже бы грызла тоска…
Генерала нашли на ковре – с именным пистолетом,
В орденах и медалях, и с дыркой в районе виска.
Мёртвые поэты
В погожий полдень, посреди недели,
Купив пол-литра водки на обед,
Два гражданина в рюмочной сидели
И выясняли, кто из них поэт.
Один махал рукой: «Неправ был классик,
Считая, что прекрасен наш союз!
Я с ним принципиально не согласен,
И говорить об этом не боюсь!
А всё из-за колхозных менестрелей
И прочих рифмоплётов от сохи,
Что букваря ещё не одолели,
Но без стыда берутся за стихи!
Нигде от вас, невежд, спасенья нету,
Плебеи, графоманы, алкаши!
Увы, но лишь почившие поэты
Талантливы, умны и хороши!».
Второй сверкал глазами: «Осторожней!
Не распугай гекзаметром народ!
Не лезь в литературу с умной рожей,
Раскрепощённый нравственный урод!
Люблю принять на грудь, и не скрываю!
Но что с того, что я бываю пьян?
Зато моя поэзия – живая!
Её поют на праздник под баян!
А вы высокомерные эстеты —
Вам изъясняться внятно не дано!
Да, без сомнений, лучшие поэты
Наш грешный мир покинули давно!».
Мог диспут завершиться мордобоем,
Но спор кассирша Галя прервала:
«Я вас, козлов, убью сейчас обоих
За гнусные и подлые дела!
Кто здесь побил посуду прошлым летом?
Вы – перегной, навоз, гнилая слизь!
Дерьмо собачье вы, а не поэты.
А лучшие ещё не родились».
Скандал затух. У Гали, если честно,
Удар такой – костей не соберёшь…
Усопший гений – это очень лестно,
Но лучше быть живым, едрёна вошь…
Спина
Ливень тяжёлыми каплями бил в стекло.
Он закурил сигарету, взглянул в окно.
Там, за окном, было мокро и с крыш текло.
Здесь было душно, томительно и темно.
Чтоб не спугнуть ненароком ночной покой,
Сзади тихонько его обняла она
И осторожно прильнула к спине щекой.
Ей целый свет заменяла его спина.
В жизни, где буйствует ветер, где дождь стеной,
Где облака закрывают небес лазурь,
Всё ненадёжно. И лишь за его спиной
Можно укрыться от самых жестоких бурь.
И безразлично, что там у других, извне —
Рушится мир, или просто гремит гроза.
Всё, что ей нужно – прижаться к его спине,
От ощущения счастья прикрыв глаза.
Он докурил, повернулся спиной к окну,
Женские слёзы представил в который раз,
И прошептал: «Обожаю тебя одну»,
Вновь не придумав для правды достойных фраз.
Честно
В серых дворах неуют и слякоть,
Но не они убивают счастье.
Если опять захотелось плакать,
Стоит ли в этом винить ненастье?
Глупо причину искать снаружи,
Если беда изнутри ломает.
Разве ноябрьская мука хуже
Той, что была в феврале и в мае?
Время, увы, никого не лечит.
Вижу – тебе нестерпимо больно.
Но иногда, чтобы стало легче,
Надо всего лишь сказать: «Довольно!».
Ты же когда-то сама учила —
Нужно во всём признаваться честно.
Если считаешь меня причиной,
Вымолви слово, и я исчезну.
Эта женщина
На пути этой женщины нет преград.
Кто заставит её повернуть назад?
Ей не стоит усилий цветущий сад
Превратить за секунду в кромешный ад,
И напротив, бушующий ураган
Обратить мановением в мёртвый штиль.
Я от сердца желаю её врагам
Убегать без оглядки за сотню миль —
Ни к чему добиваться опасных встреч,
Приносящих противникам лишь беду…
Я же тенью, безвольно теряя речь,
Очарован и кроток, за ней иду.
Всё равно, хоть на Запад, хоть на Восток,
Сквозь дожди, снегопады, самум и смог —
Лишь бы снова почувствовать этот ток,
Что бежит от макушки до пальцев ног.
Эта женщина – утренний лёгкий пар,
Но как только решительно вскинет бровь,
Сокрушительный жди от нее удар,
От которого брызнет по стенам кровь.
Мне не стыдно признаться, что я слабей,
Что при ней не способен владеть собой.
Если скажет однажды: «Иди убей!»,
Я без страха вступлю в беспощадный бой.
Пусть она без раздумий любую твердь
Обращает в туманные миражи,
Я хочу с этой женщиной умереть,
Я хочу с ней воскреснуть и снова жить.
Золушкин стриптиз
Она в гримёрке к зеркалу присела,
