Мария Лазаревна преподавала в школе русский язык и литературу. Законченное, но не оформленное из-за войны высшее образование ей не зачли, а зарплата без диплома была очень уж маленькой. Муся поступила в вечерний педагогический институт и закончила его с блеском, готовясь к занятиям после проверки бесчисленных ученических тетрадей. Стала завучем, продолжая преподавать свои предметы, а в случае необходимости заменяя заболевших учителей английского и истории, географии и обществоведения. Вела кружки и факультативы, устраивала вечера, утренники, праздники и экскурсии. Летом работала в пионерских лагерях, привлекая себе в помощники сыновей: сначала одного, потом другого, потом третьего. И дети в её отрядах всегда жили необычно.
Она снаряжала мужу посылки – каждый раз, как наступал допущенный правилами срок. Ездила к нему на все дозволенные свидания: сначала сама, потом по очереди со старшим сыном. Писала письма с подробными отчетами обо всей семейной жизни.
И вот наконец Гавриил Яковлевич снова оказался на свободе. В Москве ему жить не дали. К счастью, удалось купить домик в маленькой деревне Калужской области по названию Бавыкино. Переселилась туда, выйдя на пенсию, и Мария Лазаревна. Для неё, интеллигентной горожанки, это было непростым испытанием: жить без водопровода, без телефона, вести деревенское хозяйство, копать грядки, рыхлить, поливать, удобрять…
К их дому местные жители водили своих гостей на экскурсию. Пустырь, не так давно поросший чертополохом, превратился в небольшой парк, где росли сосны, названные именами внуков, дубки, у которых поначалу куры пытались склевать верхушки, лиственницы, под которыми завелись маслята, огромные можжевельники, похожие на кипарисы, сирень: белая и лиловая, простая и махровая… И много ещё всего разного. Откуда только ни приносил Гавриил Яковлевич крошечные деревца! Из ближних и дальних лесов, из оврага, из заброшенной деревни – когда сам, когда с сыновьями, особенно если надо было перетащить куст калины или орешника с комом земли.
Дом был увит плющом и диким виноградом. По забору вился хмель. И повсюду росли всевозможные цветы – им особенно покровительствовала Мария Лазаревна. Громадный пионовый куст, взлетающие вверх космеи, «аленький цветочек» – кариопсис, бесчисленные сорта циний и астр, белый табак, ночной аромат которого обволакивал скамейку в саду, многоэтажный люпинус. А вот ирисы традиционно (ещё со времён странствий по детдомам) выращивал Гавриил Яковлевич.
Был, конечно, и сад-огород: с яблонями, грушами, сливами, вишнями, с аккуратными грядками овощей и зелени, со стенками фасоли или бобов, с золотыми головами подсолнухов. Повсюду, не только в саду, но и на тропинке к колодцу, и вокруг спортивной площадки можно было угоститься крыжовником, смородиной или малиной. Впрочем, для любителей была проложена и целая малиновая аллея.
Но всё это было не для себя, и уж тем более не для экскурсий. Всё больше становилось внуков, всё чаще привозили сюда детей родственников и знакомых. И дом с участком превратился в педагогический заповедник.
Качели, песочницы, душ в виде избушки на курьих ножках. Чердак, превращённый в большую игровую комнату – с помостами, столиками, дверцами, закутками. Русская печь, разрисованная русскими сказками, забавные панно по всему периметру жилой комнаты, сказочные картины повсюду, местная стихотворная газета, аптечка с доктором Айболитом и чулан для варенья с Карлсоном… Даже карнизы с занавесками – это дед и бабка с разведёнными в стороны руками.
Во что только ни играли в бавыкинском доме, на круглом столе, под уютным оранжевым абажуром! В шахматы и в шашки, в поддавки и в щелкунчики, в домино, в рич-рач, в бирюльки, в монопольку, во всевозможные словесные игры и в игры, выдуманные самими детьми… А вот в карты не играли.