Я не дослушал, хлопнул рукой по стойке и, откинув ладонь, показал оранжевую купюру. Бармен разочаровался и предложил коктейль из водки и вишневого ликёра. Я согласился: водка подойдёт! Водка – это то, что надо!

Указав на свободный столик, мол, поставь туда, я вышел в туалет. Мне требовалось освежиться, и я это совершил, смочив макушку под краном.

Когда вернулся, заинтересовался женщинами. А что ещё делать в баре с большими деньгами и коктейлем из водки? Свободной оказалась только одна. Подхватив бокал, я к ней присоединился.

– Позвольте?

Девушка вскинула вопросительный взгляд.

– Могу ли я вас угостить?

Она перестала грызть трубочку и расцвела. Обрадовалась мне, как наследному принцу. Я поинтересовался: что пожелает дама? Дама пожелала то же, что пил я, пьяный оболтус.

Так мы познакомились. Я узнал, что мою собеседницу звали Глафирой. Она была из Тюмени. Выглядела симпатичной, но уж очень блестящей: в обтягивающем глубоком декольте с искромётными стразами.

Водрузив перед ней коктейль и заручившись блистательной улыбкой, я огляделся по сторонам. В кафе произошло шевеление. На сцене появились музыканты в чёрных старофасонных шляпах и зазвучала музыка – добротный рок семидесятых годов.

– … In harmony with the cosmic sea.

True love needs no company…3

– Сасно! – воскликнула Глафира и закатила глаза.

Я не понял. Переспросил. Она похлопала ресницами и повторила:

– Сасно. А что не так?

Я опустил глаза. Глафира принадлежала к культуре УПАКОВКИ. Я относил себя к культуре СОДЕРЖАНИЯ.

Здесь, среди хорошей музыки и проникновенных стихов, Глафира выглядела нелепо. Хотя, наверное, так же нелепо я выглядел в дорогом и модном лаунж-баре. Я не видел себя со стороны, но я видел Глафиру в чёрном вечернем платье с крупной золотой цепью на шее и в красных лаковых туфлях на высоком тонком каблуке. Быть может, всё по отдельности было хорошо: и девушка, и цепь, и музыка, но всё вместе это не складывалось.

Взглянув на часы, я извинился и, распрощавшись, ушёл. Я был пьян, но не настолько, чтобы окружать себя глафирами. Павлиньи хвосты, накаченные губы и музыкальная глухота – это не для меня.

Настроение подпортилось. И город больше не радовал. Захотелось домой. До вылета в Москву оставалось десять часов.

Вернувшись в отель, я заметил, что дверь в соседний номер была приоткрыта. Заглянув внутрь, я обнаружил Марго, спящую в кресле. Подумал, что она осталась из-за меня, и очень обрадовался.

Я упал на колени и стал целовать её колени, внутреннюю часть бёдер и всё выше и выше.

Марго всхлипнула. Было жаль её будить, но до вылета самолёта оставалось всего десять часов. Мне дорога была каждая минута, проведённая вместе с любимой.

Я тронул её за руку.

– Проснись, Марго.

Марго не просыпалась. Я потрепал её по щеке. Никакого ответа. Я забеспокоился. Сон был таким крепким, каким не бывает здоровый сон.

Я принялся её тормошить.

– Проснись! Проснись! Марго!

После основательной трёпки она, наконец, открыла глаза, и я увидел, что они пусты и бессмысленны.

– Где я? – сонным голосом произнесла Марго.

– Ты здесь. В отеле. В своём номере.

Она не поверила. Забилась в угол и подтянула под себя ноги.

– Вы кто?

Я протянул к ней руки, но тут же отдернул, заметив страх в широко распахнутых глазах.

– Не трогайте меня! – закричала Марго.

– Что с тобой? Дорогая! Ты меня узнаешь? Это я, Миха!

Марго замахала на меня руками.

– Уйдите! Уйдите! Я вас не знаю! Охрана! Охрана!

Я остервенело почесал затылок: Марго меня не узнавала. Возможно, это нервное расстройство? В таком случае её следовало успокоить, и тогда она меня вспомнит. Обязательно вспомнит!