Дятлов высунулся из-за двери:

– А благодарность?

– Так не постоим, – обрадовался проситель. – Сейчас, – он перескоком через ступеньку направился вниз и скоро вернулся с двумя бутылками. – Вот!

Затворив дверь, поставили бутылки на стол и сели друг напротив друга.

– Однако… – сказал Дятлов.

– Ты… – протянул Норкин – никому не говори только.

– Совпадения же… – протянул Дятлов.

Утром у дверей образовалась Лидия Григорьевна, припорошенная пудрой времени. Сверкая чёрными глазами, она гаркнула, как ворон, и стукнула об пол тростью для убедительности:

– Молодости!

Василий соседки побаивался и от замешательства, не спросив, плеснул ей и себе коньяка. Лидия Григорьевна рюмку опрокинула, вавилонская башня причёски на её голове качнулась от удовольствия.

– Сделаешь? – нетерпеливо спросила она.

– Как же я вам сделаю “молодость”? – удивился Норкин. – Это же не коляска. Это не получится.

– А вот! – Лидия Григорьевна полезла в карман чёрного пальто, похожего на воронье оперение, и вытащила аккуратно сложенную вчетверо бумагу.

Это была схема вышивки с черноволосой красавицей.

– Один в один я пятьдесят лет назад, – объяснила старуха.

– Не получится, – отрезал Василий.

Тогда гостья вытащила из другого кармана бумажный свёрток:

– На.

– Что это? – насторожился Норкин.

– Десять пенсий.

– Да хоть двадцать, Лидия Григорьевна. Молодость не сбудется.

– А ты вышей, а остальное уж моё дело. Вышить-то можешь?

– Вышить я могу, но говорю вам – вы не сможете помолодеть на пятьдесят лет. Так не бывает.

– Я знаю, – кивнула упорная старуха.

– Ну а зачем тогда?

– Это с запасом. Хоть бы десяток сбросить. Думаешь, я ради красоты? Да бог с ней. Спина болит. Так, будто в меня гвозди забивают, как в крышку гроба. Вышей, Василий! Ну что тебе?

Василий растрогался:

– Ладно. Но деньги вы заберите… не надо мне.

На двух матерях с младенцами Норкин руку набил, но черноволосая красавица была большая – сидеть не меньше недели. Да так ему жалко стало старуху, что тут же он сомкнул пяльца на белой ткани и крестик за крестиком стал выводить портрет. В конце концов, раз ей так легче… Молодость, ясен пень, не сбудется. Но что есть возраст, как не вера в него? Он вышивал и вышивал. Казалось, что не нитка вдета в иголку, а накопившаяся в Василии нежность.

Приходили другие соседи, малознакомые. Одни просили машину, другие – найти кота. Машину Василий отверг по причине поверхностности желания. А на кота согласился.

Хоть и не верил в спасение кота посредством его вышивания, чтобы успокоить хозяев, Василий на всякий случай записал в блокнот окрас и кличку и, поскольку кот мог замёрзнуть в зимнем дворе, сразу вышил его по “бутылочной технологии”, то есть как попало, на глаз, и подписал стежками: “Кот Арсений”.

После засел за заказ Лидии Григорьевны. Ему снилось, как в старушкину спину вбивают гвозди, и он просыпался среди холодного рассвета, включал настольную лампу и складывал чёрную нитку пополам.

Когда снова вышел из квартиры, обнаружил на лестничной клетке очередь смущённых людей, которые сказали, что ждали начала его рабочего дня.

– Я ещё утром поняла, что ты закончил, – сказала соседка, принимая готовую работу. – Проснулась и не болит почти. Последние недели так болело, хоть вой. Да что сделаешь, когда старость. А сегодня, будто снег в душе включили – всю боль заложил.

Норкин выпил чаю в гостях, ещё раз отказался от денег, но от продуктов и бутылки отказываться не стал. И, вернувшись в свой подъезд, обнаружил, что очередь удлинилась.

– Можно? – спросил его робкий голос.

– Заходите, – коротко кивнул Норкин с врачевательным видом.