Она ухмыльнулась и сделала глоток вина.

Гребенкин продолжил:

– Оно к лучшему. Плохая девушка быстрее достигнет результатов, чем завоевательница. Льстивая борзая лучше рычащей. Это на войне и в битвах они хороши, в интригах и хитростях нужны тонкие соблазнительницы. А вы точно красавица.

Забава повела бровями, дивясь его наглости. И в некоторой степени правоте. Да, она не отличалась хорошим поведением. Никогда. Ей нравится играть не по правилам и нарушать их. В конце концов, не она эти правила выдумывала. Но чтобы вот так, в лоб, заявить, что она выглядит, как «плохая девочка». Ей показалось вызывающим, непристойным. Этика не ее конек. Слабое место. Она никогда не знала, как этически верно поступить.

– Если не найдется оснований, никаких изменений в проект я вносить не стану, – отрезала она, наблюдая, как Гребенкин оставил поползновения.

– У вас они будут, – твердо пообещал он, вставая. – Спасибо за встречу. Я хочу встретиться снова. После того, как вы устроитесь в компанию. Расскажу о людях, что знаю.

– Это лишнее, – ответила Забава, отказываясь.

Мужчина отмахнулся и улыбнулся очаровательной улыбкой.

– Я хочу участвовать. Я намерен помогать вам, За-ба-ва. Не отказывайтесь. К тому же у вас в Омске нет знакомых. Где вы остановились?

– Я не встречаюсь с клиентами. Не стоит, – ответила она туманно, тоже поднимаясь.

Она позволила Гребенкину проявить галантность и помочь надеть кашемировое белое пальто.

– А деловой ужин?

Забава кивнула, решив, раз согласилась попробовать, то почему бы и нет.

В дверях показался Шаров с сотовым в руках. Он извинился за отсутствие. И когда девушка покинула бар, кинул взгляд на партнера.

– Как обманчива внешность, – заметил он. – Как прошло?

Гребенкин, сощурившись, довольно цокнул.

– Редкая сука в обличии овечки. Знаешь, сколько таких у меня было?

– Когда взвилась из-за вопросов, у меня колом встал. Прожигающе смотрела. Вылитая ведьма! С такими-то глазищами. Рыжая. Все думаешь, какая внизу?

– Самые п#@#%тые, самые действенные. А эту хоть в отбеливателе купай, все равно лучше не станет.

Они вышли на улицу, и Гребенкин скрипнул зубами. Грозно посмотрел на краешек здания на Щербанева, выдвинутый в небо, видимый из этой точки города. Туда, где располагались окна президентского кабинета компании «Дом».

– Осталось подождать. Даст Бог, не пройдет двух лет, и это сранье перестанет существовать.

Забава вышла из бара и пошла, не спеша вдоль улицы Гагарина. В туманной осенней мгле моросил дождь. Серый асфальт с окружением казались мрачными. В воздухе расползалась сырость. Город замер в ожидании большей непогоды.

Ей хотелось обдумать, решить, что сказать брату. Она в жизни не представляла себя в роли шпиона. От одной мысли, что придется каждый день ходить на работу, лгать людям, становилось не по себе. Получалось, она будет шутить, улыбаться, а потом?

Несмотря на сочувствие Гребенкину и то, что она должна помочь собственной семье с деньгами, так не хотелось разрушать чужие судьбы. Быть причиной перемен. Как сказал бы Тимур «Ни один коллектив не заменит семьи. Это публичная жизнь, не путай ее с личным, детка». Отец внушал им, что у людей есть два лица и два тела. Одно, социальное, для публики и второе – личное и интимное. И чем четче они разделены понятия, тем лучше в жизни установлены личные границы. Как и многим, ей придется выбирать между интересами долга перед семьей и совестью.

Она шла, поглощенная размышлениями. Спустилась к Омке, а затем к туннелю под Юбилейным мостом. Забава бросила взгляд на возвышающееся здание из желтого кирпича. Там располагалась компания «Дом». Обернулась и не заметила машину, выезжавшую из туннеля.