Я чувствовала досаду и раздражение – градус эйфории все не хотел подниматься до нужного мне накала. Наконец, когда я совсем, было, собралась уходить, ко мне, все-таки, подошел сэмэ. Этот типчик мне сразу не понравился. Немолодой, на висках пробивалась седина; с резкими, грубыми чертами лица и мясистым носом, к тому же он был капитально «на колесах», даже глаза покраснели, а я к торчкам отношусь со смесью недоверия и брезгливости. Легализа, конечно, дозволена к употреблению, но от этого она не становится безвреднее ни для здоровья, ни для психики. В другое время я бы даже заговаривать с ним не стала, но сейчас я понимала, что в этот вечер второго шанса может не случиться, и вскоре оказалась рядом с ним на танцполе.

И все изменилось. Танцпол действовал на меня просто магически, и я не могла этого объяснить себе, несмотря на то, что проштудировала всю доступную литературу по психологии, включая забытые и никому не нужные тома до-пренатального периода. Какое-то время я, доверяя метрам вроде Почтенного Магистра Сигизмунда, искала корни этого извращения в чем-то, связанном с детством или юностью…

Вот только наше детство и юность (вполне в согласии с заветами самих Почтенных Магистров) были полностью стерилизованы. Между гендернераспределенными никогда не было никакой психологической, социальной и поведенческой разницы, а биологическая разница была скрыта от нас удачным распределением по группам. Потом, на этапе градации личности, мы сначала выбирали то, чем нам хотелось заниматься. В тот год был великий хаос, я переходила из группы в группу, сменяя пейзаж за окном чуть ли не раз в семидневку; как-то незаметно на этом фоне прошло мое вступление во взрослую жизнь. Я до сих пор не понимаю, зачем это было нужно, но через это прошли все. Это было тревожное время, когда ты просыпаешься и не знаешь, где ляжешь спать, в каком из общежитий Гарша, а может, и вообще в вагоне монорельса, несущегося по направлению к Весту…

Так что я была рада, когда все это закончилось. Меня даже не испугало то, как это произошло. Однажды, рано утром, тридцать первого числа второго осеннего месяца меня разбудил голос наставницы Френсис:

– Вставай, – тихо сказала она, и добавила вслух, – Ну-ка встала, быстро!

Я вскочила, надела синий комбинезон с желтой цифрой 13 на спине – традиционную одежду гендернераспределенных, обула ботинки с высоким берцем на застежке-«липучке», перепоясалась портупеей и выскочила на улицу. В утренних сумерках я видела множество теней, в полной тишине спешащих куда-то, и поспешила за всеми. Мы прибежали на Главную площадь (в Гарше она называется Площадь Слияния). На площади было многолюдно, но, как ни странно, не шумно. Множество нераспределенных с озадаченными и даже напуганными лицами сновали, как тени, а воспитатели пытались привести эту толпу в порядок, и им, в конце концов, это удалось. К этому моменту верхушки небоскребов зазолотились – за рекой вставало солнце. Не знаю, обратил ли кто-то на это внимание, кроме меня.

Мы стояли на площади, множество одетых в одинаковые синие костюмы с цифрой 13 гендернераспределенных. Затем со всех сторон послышался сильный голос: нам зачитывали Декларацию Равенства Полов. Не знаю, как другие, но до того утра я вообще не подозревала, что люди делятся по половому признаку, так что слова Декларации были для меня совершенно лишены смысла. К тому же я чувствовала себя неважно физически, и не могла понять, почему. Вскоре, однако, я об этом узнала – по странному стечению обстоятельств, с этим днем совпало наступление моей фертильности.