– В каком смысле? – спросил Костя.

– К моему приходу. Ну убирал, мыл, начищал?

– Ди, – сказал он, – я, конечно, готовился, но ты забываешь, что с детства я жил в общежитии. Вернее, с ранней юности. Это привычка.

– М-да… – протянула она разочарованно. – А я уже решила, что это для меня…

Костя уже открывал коньяк.

– Ты садись. Если хочешь, давай чуток насвинячим. Я это сделаю специально для тебя, с особым удовольствием.

Диана устроилась в большом кресле, рядом с горячей батареей, уперлась в нее ступнями и почувствовала, что начинает согреваться.

– И кофе… – жалобно попросила она. – Полцарства за большую-большую чашку горячего кофе.

– Слушаюсь, мадемуазель, – отозвался он с кухни. – Не желаете ли чего откушать?

– Костя, ты с ума сошел! На мне еще минимум три лишних килограмма, а то и все четыре.

– Да? Ты серьезно? Должен сказать, что они довольно удачно на тебе расположены.

– Глупости! Никто не любит толстых женщин!

– Глупости! – сказал Костя, внося поднос с бутербродами и бутылкой коньяка. – Девяносто пять процентов мужчин любят толстых женщин. А остальные пять – тоже любят толстых женщин, но тщательно это скрывают. Так, сейчас принесу лимон…

– А я помою руки… Где у вас тут моют руки, сударь?

– Выйди в коридор – не заблудишься. Справа не то, что тебе нужно, а слева – то.

– Откуда ты знаешь, что мне нужно?

– Ну тогда и справа, и слева – то, что нужно. Кстати, полотенца чистые.

– Значит-таки, готовился принимать гостей, обманщик?! – крикнула она из ванной.

– Каюсь!

– Принимается!

Проходя обратно в комнату, она увидела в прихожей телефон с длинным проводом и почему-то с волнением подумала, что во время их ночных разговоров, а болтали они иногда до поздней ночи, он говорил с ней уже лежа на диване. Эта мысль подействовала на нее возбуждающе, и она, усмехнувшись про себя, решила, что если так и дальше пойдет, придется просто спасаться бегством. Совершенно без повода, если, конечно, не считать поводом ее приход в холостяцкую квартиру, в ней опять появилось что-то, напоминающее сжатую пружину. Конечно, она понимала, что насилия с его стороны просто глупо ожидать (О чем это вы, мадемуазель? Что за странные мыслишки приходят к вам в голову? Кто в этой комнате подумал о насилии?), но эта внутренняя напряженность… Он был напряжен так же, как и она… Точно! Интересно, можно ли его спровоцировать? (На что, мадемуазель? Вас-то уже и провоцировать не надо! Что бы подумала ваша мама, если бы она могла читать мысли? Мысли-то у вас, как у мадам, мадемуазель, честное благородное слово. И это еще мягко сказано! Насилие… Чушь! Вас просто невозможно изнасиловать – вы не будете сопротивляться.)

«Стоп, – сказала себе Диана. – Это еще что за штучки. Точно, Маруська возомнила. Он и целовал-то меня только в щеку. Так что без глупостей. Тоже мне – Клеопатра. (Сейчас выпьешь коньяку и запоешь по-другому.) Пошлая, распущенная девчонка!»

Костя налил в рюмки золотистый коньяк и передал одну Диане.

– За что пьем? – спросила она, устраиваясь поудобнее. Костя пожал плечами.

– Давай просто выпьем за этот вечер. За тебя. За то, что мы с тобой сидим здесь, в тепле, а за окнами уже вьюга. – Он внимательно посмотрел на нее. – Выпьем за то, чтобы в нашей жизни не было одиноких вечеров. Прозит!

Они соприкоснулись рюмками, тихо звякнул хрусталь.

– Прозит!

Коньяк был крепким, и у Дианы из глаз брызнули слезы.

– Ой! – вскрикнула она.

– Лимон! Лимон бери! – посоветовал Костя. – Он с сахаром!

От лимона стало легче, а от коньяка – теплее.

– Теперь поешь, – приказал Краснов. – Пить ты не умеешь и на голодный желудок будешь буянить. Колбаса хорошая. – Он усмехнулся кривовато. – Специальная партийная колбаса.