– Или – ноге? – цинично усмехалась её подружка.

По мере того, как стали, по одной, выходить в туалет или ещё куда-то её новоиспечённые, не менее румяные от выпитого виски, подружки.

И пропадать в туалете без следа.

Посреди ночи, когда окончилось пойло, Ганеша тоже неожиданно захотел в туалет. Освоив эту чисто английскую манеру уходить не попрощавшись. С российской отдушкой.

Затем очень тихо прокрался в каюту к уже давным-давно спящему стармеху и тихонько лёг.

Тот шумно вздохнул, дав понять, что этот попаданец снова ему досаждает своим присутствием, и затих.

Но когда Ганеша проснулся от того, что уже облюет, и еле добежав до раковины, опрокинул в неё виски вперемежку с пирожками и прочими закусками, стармех подскочил в чём мать родила (то есть – в ночной рубашке) и стал шумно проклинать судьбу, заставившую его согласится на этого подселенца из Нижнего мира. А затем, истратив на Ганешу весь боезапас ругани, подвел итог:

– Теперь я понимаю, почему тебе сделали так больно.

– И – почему? – спросил, умываясь, Ганеша.

– Потому что ты это заслужил!

Дал какую-то тряпку, открыл иллюминатор и снова лёг спать. Пока Ганеша молча мыл раковину. Соглашаясь с тем, что стармех, конечно же, был отчасти прав.

Или всё-таки – целиком и полностью?

Утром он проснулся. Свежий и стремительный!

Судно плющилось о пирс.

В лёгкой романтической дымке утра древнейшая Япония расстилалась у его ног во всей своей вечнозелёной свежести декора.

Посреди рейса им внезапно изменили порт выгрузки. И поэтому он попал не в «НИИ Гадость», как планировалось, а в «Миазмы», усмехались, покуривая на палубе, моряки. Где была только одна автостоянка. Добравшись до которой в числе последних, Банан увидел, что хорошие машины уже раскупили другие. Пока он стоял с одним из своих вчерашних знакомых возле судна и сомневался вслух, стоит ли им вообще туда ехать? Но в конце концов они уговорили себя скинуться на такси. Хотя бы только лишь для того чтобы посмотреть на то, что там валяется. Не просто же так они сюда почти два дня тащились?

Остались только те машины, что торчали по непомерно высокой цене. Банан спросил у своего коллеги по несчастью, с которым он сюда добрался на такси:

– Какую машину и по какой цене будет выгодно купить? Чтобы потом её можно было с выгодой продать во Владивудстоке. – Так как ещё ни разу не был за границей в роли перекупщика и ничего не знал.

Они прошли вдоль сверкающих на солнце разноцветных машин, и тот, сверкая ранней лысиной, с удовольствием проконсультировал его по каждой.

– А вот эта спортивка, – сказал он предостерегающе, – вообще, тема на любителя. Её нужно брать не дороже пятисот баксов, максимум – семьсот. И то – только из-за «шарманки», – усмехнулся он, заглянув вовнутрь. – Её можно продать на авторынке отдельно за семьсот-восемьсот баксов. Но если хочешь быстро…

– Хочу!

– То за пятьсот баксов она отлетит в тот же день. Поэтому-то дилер и задрал за машину полторы тысячи, – указал он на цифры, наспех намалеванные белым маркером на лобовом стекле. – Семьсот шарманка плюс восемьсот сама коляска. Плюс пятьсот за место на судне, двести долларов погрузка-выгрузка, да пошлина. В итоге, то на то и выйдет. Если не меньше. Так что тема безнадежная. А он не сбросит. Ладно, поехал я на судно. Тут уже ловить нечего.

– Посмотрим, – усмехнулся Банан и стал ожидать дилера. С кислой миной, которая всегда помогала ему торговаться.

И терпеливо ожидать, недоверчиво пиная колеса, когда дилер подойдёт и сам начнёт впихивать свой товар. Ведь если ты пойдёшь его искать и спрашивать, то он обнаружит твою заинтересованность и станет ломить цену. Поэтому-то и надо практиковать незаинтересованность и непривязанность. Что на рынке, что в общении с девушками, наконец-то понял он отчима. Скорчив критическую мину. Что у него получалось уже давно чуть ли не автоматически, когда он жаждал хоть в чём-то усомниться. И рефлекторно тут же начинал сомневаться вслух, в душе благодаря Сократа. После того как сумел освоить его критический подход (вы бы сказали: развод) на практике.