То есть осознанность – глаза сердца, одним своим присутствием (света) заставляющие его раскаиваться, узрев серпантин своих голововскружительных заблуждений – эти «американские горки» души – со стороны. Привязанность – эхо, посредством которого в нас откликается наше прошлое, пытаясь завязать диалог с твоей неврастенией. Твое прошлое – один из вымыслов, который (в силу твоей наивности) лучше всего сохранился в твоей памяти. И не нужно превращать свое настоящее в попытку убедить себя в реальности этих домыслов. В попытку – действительно (в новых действиях) – их домыслить. Прошлое – это грязь, прилипшая к твоим подошвам.

Тем более, – усмехнулся он, втаптывая Ганешу в эту самую грязь, – если твоя мечта не реализовалась, то она и образовалась в результате твоих заблуждений. Твоей переоценки своих возможностей её реализовать. И вспоминать о Сиринге, значит продолжать себя обманывать. Что, мол, когда я стану большим и сильным, я раз-вернусь к ней, и… Но часто ли наступает это завётное там? Сиринга – для тебя (как, собственно, и Кассандра) – лишь незабываемый упрек в твоем ничтожестве. Которое единственное, что может реально тебя волновать. Как беса. И пока ты не станешь сильнее, ты приговорён самой судьбой – твоим бессознательным – о ней вспоминать. А ты, вместо того чтобы наращивать свой потенциал, который единственно и может превратить меня из болота (обывателя) в реку (истинного джентльмена), трусливо пытаешься сбежать с её урока. Своими наивными попытками относиться к своему телу как к отдельному от тебя живому существу – Банану. Забывая, что без тебя и твоего лоцманского контроля оно мертво – жадно чавкающая под ногами своих недо-поступков грязь! Не дающая пробиться на свет свободному сердечному излучению скрытого внутри тебя ангела. Вынуждая постоянно себя обманывать. Хуже того, зная, что урод видит в других ещё больших уродов, пытаясь своей оценкой ещё больше их изуродовать чтобы через это хоть как-то (и ещё как!) возвыситься, заставляешь себя – своим нежеланием прилагать хоть какие-то усилия – себя уродовать. Коверкая самооправданиями свои же собственные глаза! И через это начинаешь видеть не мир во всей его красоте, а скопище подавленных страстей и их жадные выплески через произведения искусства. Превращая последнее – в единственную отдушину. Заставляя себя от души ему придаваться. Хотя и знаешь, что трудности только закаляют и обостряют восприятие.

Говорят, волны времени лижут раны любви… Но я-то знаю, что цветы спрятаны в стеклышках восприятия, этих контактных линзах сознания. Надо лишь протереть их от жарких испарений любви к себе. Стереть испарину своей жадности. И больше не давать обществу себя провести. Танцуя в хороводе их обрядов, ритуалов и стереотипов поведения. В безотчётной попытке выпросить у этого Деда-Мороза конфетки новых впечатлений. И получая вместо леденца цветную стекляшку, подобно Сиринге. Только так можно навсегда избавиться от давления времени, перестав быть птенцом с его раскаленной глоткой постоянного ожидания подачек от собственной жизни. Этого суррогата воображения. Его атрофирующего вербовкой тебя на службу к желанию. Став вместо этого – всегда – настоящим.

Надо заметить, что вначале Ганешу, для которого на судне почему-то не оказалось свободной каюты, хотели поселить в кают-компании. И он, согласный, как всегда, на всё что угодно (тем более что внутри него неотступно клокотало то, что и заставляло его не обращать уже никакого внимания на все эти бытовые мелочи), уже растянулся было на диванчике возле общественного стола. Бегло записывая свои мысли.