«Когда я проснулся на следующий день, могу сказать, что был очень зол. Никому не нравится чувствовать себя таким кровожадным ослом, как я, когда услышал, как этот негодяй кудахчет за своим резвящимся дубом. Я подумал, что мне стоит с ним поквитаться».

«Если бы ты только не вмешивался», – начал Рокингем наставническим тоном, а Гренвилл сел и буквально выпалил:

«Послушайте. Вы можете сидеть, как оживший бюст, и читать лекции книжным полкам, если вам нравится, а я пойду домой и оставлю вас наедине с книгами, но не ждите слишком многого от человеческой натуры. Вы просите меня сделать грязную работу, а потом ждете, что я остановлюсь, как автоматический граммофон, и забуду последнюю пластинку. Так не пойдет, старина! Вы протянули мне руку, чтобы я играл, и я играл по-своему. Если вам это не нравится, так и скажите. Я оставлю свою добычу при себе, и пусть вас это не волнует».

Рокингем поспешил извиниться: «Извини, Гренвилл. Дело в том, что я обеспокоен, и, следовательно, неразумен. Иди, ради Бога, и займись делами, какими бы они ни были».

«Правильно, о! – и не столько о том, чтобы вмешиваться», – сказал Гренвилл, его квадратный подбородок агрессивно вздернулся, но на его широком, добродушном рту играла улыбка. «Подумав, я решил, что на следующий день пойду и навещу мистера Чертова Дебретта – с перечницей. Я проснулся, полный замыслов, сунул перечницу в карман и побрел в «Морг». Когда я добрался туда, то встретил молодого парня в котелке, выходящего из двери. «И что вам угодно?» – говорит он, как торговец тканями. Я сказал, что мне нужен мой друг Дебретт, а он говорит: «О, он ушел. Сдал вчера комнаты. Он не оставил адреса». «Извините», – говорю я и направляюсь к воротам, не желая, чтобы этот молодой мальчик на побегушках у агента по недвижимости шел за мной по пятам. После дипломатического обхода окрестностей я вернулся в «Морг». Место меня очаровало – я хотел попасть внутрь. При дальнейшем осмотре я обнаружил своего рода люк, который вел в угольный подвал – совершенно не запертый, и я заскочил туда. Я не буду утомлять вас описаниями этого места – вы можете подождать, пока не увидите его сами, – но я просто расскажу вам вот что. Место, куда я попал, было угольным подвалом, довольно грязным и все такое, но там в углу лежал элегантный кожаный чемодан. Я открыл его, он меня заинтриговал. Видите ли, это был чемодан Брюса Эттлтона».

«Черт!» Рокингем буквально подпрыгнул на своем месте. «Боже мой, друг мой! Разве ты не видишь, что это может означать что-то ужасное! Это не шутка, Гренвилл! Небеса всевышние!»

«Спокойно, старина», – ответил Гренвилл. «Вот тут-то вам и понадобится холодная голова – и помните, что вмешиваются дураки». Он усмехнулся не без злобы. «Не знаю, что задумал Брюс, но, может быть, это какая-то его собственная маленькая игра, которую он играет. Я часто задавался вопросом, не было ли у Брюса какой-нибудь своей маленькой интрижки, когда Сибилла так хрипло обращалась с ним».

Он посмотрел Рокингему прямо в лицо и увидел, как тот покраснел. «Я так и думал. Мы не все такого уравновешенного темперамента, как вы. Однако, это может быть. Я говорю вам, я открыл чемодан. Все аккуратно упаковано, пижама, косметичка и все такое, экземпляр London Mercury – и его паспорт во внутреннем кармане. Поэтому я и говорю – он не уехал в Париж. Совершенно очевидно, не правда ли?»

Рокингем наклонился и выбил трубку о прутья решетки с почти преувеличенной неторопливостью. Его высокий лоб был нахмурен в задумчивости, а глаза, когда они снова встретились с глазами Гренвилла, были очень встревожены.