события пробные помня,
прожилки пружины иной.
37
Пёстрой лентой войска возвратились домой.
«Как вы смели, несчастные, взад
без трофеев вернуться?», сказал головой
оглядев, Пермунгункул, солдат.
«Да пошёл ты!», ответил какой-то старик.
«Неча нам с зиккурата пенять!»
И поднялся такой ужасающий крик,
что ни слова нельзя разобрать.
Зря тиран предъявлял золотую печать,
обещал дать зарплату в четверг.
Непреклонный народ, продолжая кричать,
Пермунгункула знатного сверг.
Два визиря тогда улыбнулись хитро,
и, пока Аквилон ликовал,
Ботифона-юнца посадили на трон,
чей тотем карезубый кабан.
На ветру развиваются флаги везде
с некрасивым лицом кабана.
Непрерывно хиреет в порочной узде
нежелательной власти страна.
Закрома опустели, налоги растут,
цены взвинчены, близок дефолт.
А визири какую-то ересь несут,
и кивает малец Ботифон
про какой-то неведомый доблестный труд
за «спасибо» с утра дотемна.
Развиваются флаги пестро на ветру
с некрасивым лицом кабана.
38
Гипотенуза разрухи.
Квадратные катеты стычек.
Царапают стёкла старухи
ногтями визжащих отмычек.
Прямые углы эпидемий.
Катангенс жестокого стресса.
Венчальным пунктиром на темя
летят маслянистые бесы.
Гнетущий диаметр смерти.
Тетраксис разгульных погромов.
Объятые пламенем черти
застенки крушат ипподромов.
Взметают окружности воплей
октаэдр прежнего мира,
размазав истошные сопли
по месту недавнего пира.
Волтузит Эвклид Пифагора
косой параллельной прямою.
В оскале предсмертного ора
лицо Пифагора кривое.
Все грани народного гнева
стекаются в жирную точку.
Туда же откуда-то слева
влетает, как птичка заточка.
На фоне ночного пожара
мелькают тенями фигуры
с колами, камнями, ножами
по телу забитой культуры.
39
Взошёл на трон Хефус любимец плебса,
глава бунтовщиков, плечистый воин,
что девой найден был на поле рапса
и ею же откормлен и напоен.
Прозванье Биодизель Достославный
он заслужил за всякие деянья,
за драки, похвальбу, за своенравный
характер без налёта покаянья.
Былую слабосильную элиту
из почвы Аквилона вырвал с корнем.
Иные, как положено, убиты.
Иные за границу мыкать горе
отправились подальше от террора.
Наместники Хефуса дивно круты.
Опасная прожорливая свора.
Чернильные заманчивые спруты.
Быкует грубый босс в апофеозе
впритирку окуляром наезжая.
А пахари стоят в неравной позе
на ниве непростого урожая.
На всякого трудягу есть по десять
смотрящих исподлобья за порядком.
Блатует распустившаяся плесень,
бродя во всеоружии по грядкам.
А если, мля, не выполнена норма,
и если, мля, товар тобой не сдаден,
то, выпростав сухой язык из горла,
пойдёшь висеть на реях перекладин.
40
Шёл по улице отряд —
триста гопников подряд.
А навстречу шёл монах —
иероглиф на штанах.
История Бесподобного Мо
Ох, давно, в былую пору,
двести с лишним лет назад
он один ушёл на гору,
а ведь был весьма богат.
На ухоженных равнинах
ели рапс его стада.
Пели нежно херувимы.
Шелестела борода.
Много жён, рабов и злата
в доме было у него.
Быть здоровым и богатым
это, братцы, о-го-го!
Всё в порядке. В неге тело.
Добрый ангел за плечом.
Но всегда ему хотелось
«и чего-нибудь ещё».
Что другим души отрада
и услада для очей…
А ему чего-то надо
непонятного. Зачем?
Вот он в горы и убёг.
Острой щепкою намёк
больно голову свербил
изо всех оккультных сил.
***
А в горах открываются виды.
Повсеместные кедры растут.
Забываются боль и обиды
только тут, только тут, только тут.
А в горах не шныряют проныры.
Не играет над ухом гобой.
Только звёзды и чёрные дыры
над тобой, над тобой, над тобой.
А в горах дефицит кислорода
и пригодных для жизни пространств.
И течёт в океан небосвода
дым костра, дым костра, дым костра.
А в горах вероятность большая
всесторонний подъём испытать,
и вокруг, никому не мешая,